Ричард снова встал на колени, все еще надо мной, но в такой позе, которую волк не мог бы точно повторить. Этого должно было хватить, но мой волк нашел другой выход, дыру, сквозь которую можно вырваться. До того, когда я делилась своим зверем с другими ликантропами, я ощущала лишь мех и кость, будто какой-то огромный зверь расхаживает во мне, но на этот раз я его увидела. Увидела того волка, который являлся мне во сне. Он не был совсем белым, скорее цвета сливок, с темным чепраком на спине и темным пятном на голове. Эта темная пелерина отливала всеми оттенками серого, перемежаемого черным, и даже белое и сливочное не было истинно белым и сливочным, а перемешивалось, как молоко и сливки. Я погладила этот мех рукой, и он ощущался как… настоящий.
Резко отдернулась рука, так что даже больно стало, я вскрикнула, но память кожи еще ощущала мех под пальцами здоровой руки, будто я коснулась чего-то плотного…
– Она пахнет по-настоящему, – сказал Грэхем.
Ричард надо мной застыл на коленях.
– Да, – сказал он очень далеким голосом.
– Вызови ее волка, – сказал Клей тихо. – Заставь ее перекинуться, чтобы она себя перестала терзать.
– Она потеряет ребенка, – возразил Ричард, глядя на меня с выражением, которого я понять не могла. Может, и к лучшему, что не могла.
– Ребенка она потеряет и так, и так, – сказала Клодия.
Он посмотрел на меня, и взгляд был растерянный.
– Анита, я вижу в тебе волка, прямо у меня за глазами его образ. Мы его чуем. Что ты хочешь, чтобы я сделал? Вызвать твоего зверя?
Голос его звучал безжизненно, будто он уже был в трауре. Он не хотел этого делать – сомневаться не приходилось. Но тут мы с ним, для разнообразия, были согласны.
– Нет, – сказала я. – Не надо.
Он не обмяк, нет – но напряжение ушло.
– Вы ее слышали. Я не стану это делать против ее воли.
– Посмотрим, что ты скажешь, когда судороги увидишь. Я никогда не видела, чтобы кто-нибудь держался так долго, – сказала Клодия. – В этот момент уже никто не может сопротивляться превращению. А у нее даже глаза еще человеческие.
Ричард посмотрел на меня с очень печальным лицом.
– Наш человек, – сказал он, но особой радости в его голосе не было.
Он убрал щиты – не до конца, но будто метафизически мелькнул, и я увидела проблеск его эмоций, мыслей, всего лишь проблеск. Если я перекинусь по-настоящему, он не будет меня хотеть. Он ценил мою человеческую суть, потому что сам в себе таковой не ощущал. Если я перекинусь, я перестану быть для него Анитой. Все еще он никак не мог понять, что став вервольфом, не перестаешь быть человеком.
Но за этими мыслями угадывались другие, хотя, быть может, слово «мысли» здесь неточное. Это был его зверь, его волк, и он хотел, чтобы я перекинулась. Чтобы стала волком, потому что тогда я буду принадлежать ему. Нельзя быть лупой и Нимир-Ра, если ты действительно волчица, по-настоящему.
Эта мысль заставила меня глянуть в сторону, туда, где стоял Мика, и я увидела эту потерю в его глазах, будто он уже был уверен в ней.
Ну уж нет.
Я не стану его терять, ни за что не стану.
Где-то в комнате – я поискала глазами – был еще один мой леопард. Слишком быстро я повернулась, задела мускулы в левом плече, мышцы, которые я порвала. Натэниел подошел к кровати, будто понял, кого я ищу.
На его лице высыхали слезы, будто он плакал и не дал себе труда их вытереть. Можно заводить романы вне своего вида, это я знала, но я помнила: Ричард как-то сказал, что доминанты так не делают. Если ты достаточно высоко в иерархии, вне стаи ты романов не заводишь. Я – лупа, самок выше меня по рангу нет. Я – Больверк, это автоматически возводит меня во что-то вроде офицерского ранга. Как ни верти, но если волк, которого я ощущаю, действительно выйдет на свободу, то теряю я не только неожиданную беременность.
Я знала, что во мне есть еще по крайней мере один зверь. Есть не только волк, но еще и леопард. Уж если мне окончательно становиться мохнатой, могу я выбрать зверя? Глядя в лицо Натэниела, глядя, как отвернулся Мика, чтобы я не прочла его мыслей, я знала, что попробовать хотя бы должна.
Глядя прямо на Ричарда, я сказала вслух:
– Ты не хочешь, чтобы я перекинулась, вот почему ты не станешь помогать.
– На самом деле ты не хочешь быть такой, как мы.
На его лицо вернулась та надменная, злая маска.
– Ты прав.
Его злость проявилась открыто – почти удовлетворенная злость, будто подтвердилось, что я такая же, как и он, что мне не больше его нравится быть в мохнатой шкуре.
Я посмотрела на Мику и Натэниела. Мика придвинулся к Натэниелу, обнимая его.
– Мика, Натэниел, помогите мне вызвать леопарда.
Мика посмотрел удивленно:
– Анита, тут нет выбора. Я чую по запаху, кто ты.
Я хотела было покачать головой, но левое плечо тут же отозвалось болью.
– Во мне четыре различных штамма. Почему я не могу выбрать, в какую сторону идти?
Грэхем и Клей посмотрели на Ричарда, будто спрашивая, что он скажет.
– Я думаю, у тебя нет выбора, – сказал он, – но если ты хочешь попробовать, останавливать тебя я не стану.
Он был задет, и смотреть, как он пытается это скрыть, было больно. Если я перекинусь, он будет искать себе другую. Вряд ли он найдет кого-нибудь, кто согласится делить его с постоянной любовницей, мохнатая она или нет, но – ладно, это же не моя жизнь? А его.
Я видела у себя в голове волка, как просыпающийся сон, весь он был кремовый и белый, черный и серый. Он смотрел на меня такими темно-янтарными глазами, что они казались карими. Как будто смотришь сама себе в душу, а душа смотрит на тебя.
Ричард сполз с кровати. Волк не впал в панику: он стоял во мне, терпеливый, ожидающий. Грэхем пополз за Ричардом – волк забегал ближе к поверхности, возбуждаясь. Я поймала Грэхема за руку:
– Постой.
Он застыл под моей рукой, наполовину уже спустившись на пол.
Клей посмотрел на Ричарда.
– Останьтесь, пока она не велит уходить, – сказал он, и голос его был одновременно сухим, пустым и сердитым.
– Мика, Натэниел, помогите мне пробудить нашего зверя.
Они не стали спорить или колебаться, просто полезли на кровать, подползли ко мне грациозно, как умеют только ликантропы, будто у них мускулы там, где у нас, простых смертных, нет, и при этом будто несут налитую чашку на спине.
Как бы ни было мне больно, но при виде этого зрелища – моих котов, ползущих ко мне голыми, у меня дыхание стало быстрее и пульс чаще. Мой волк забегал мелкими беспокойными кругами. У меня не было лишней руки, чтобы коснуться Клея.