Она весила даже меньше, чем он ожидал. Он помнил, какая она всегда была хрупкая и женственная. Теперь ее тело было более зрелым, талия уже, грудь и губы округлей, а ноги изящней.
Тогда она была девчонкой, а сейчас женщиной, и, стоя в темноте рядом с машиной, крепко держа ее на руках, он не мог не чувствовать этого.
Облака, которые до этого скрывали луну, проплыли мимо, и неожиданно свет упал Холли прямо на лицо.
Роберт затаил дыхание, когда она нахмурилась во сне, часть его желала, чтобы она проснулась, прежде чем события перестанут быть управляемыми, другая же часть…
Она издала слабый звук, губы ее слегка раскрылись. Рука ее зашевелилась и прикоснулась к его сорочке, ресницы задрожали, как если бы она собиралась открыть глаза, но затем – невероятно, но она, повернув голову, уткнулась лицом в его грудь, издав при этом довольный звук. По телу у него побежали мурашки, и он задрожал.
Когда-то, давным-давно, она робко целовала его в шею, ласкала губами так застенчиво, что он сжимал зубы и из последних сил сдерживал себя.
Сейчас его желание также велико, но оно не было таким эгоистичным, он больше думал об удовольствии, которое мог доставить ей, чем об удовольствии для себя. Теперь ему важнее не ее прикосновения, а знания того, что она этого хочет. Хочет его.
Желание обжигало его. Холли, Холли, он подавил в себе желание разбудить ее и сказать, как он ее любит, как скучает по ней.
Вздрогнув, он повернулся и направился к двери с Холли на руках.
В доме было тепло и уютно. Квадратный холл вымощен каменной плиткой, старой и отполированной. Тяжелый занавес из Дамаска закрывал входную дверь изнутри. На полированном столике ваза с цветами. Оловянные боковые светильники освещали стены. Из холла открывалось несколько дверей, но взгляд Роберта был устремлен вверх на деревянные ступеньки, также отполированные временем и покрытые ковровой дорожкой, по старинке закрепленной металлическими прутьями по длине.
Он начал подниматься вверх по ступенькам. Я поступаю правильно, говорил он себе. Пусть лучше проснется на удобной постели, чем скрючившись в кресле.
Только одна из спален была открыта. Он рискнул и пронес ее туда.
Рядом с кроватью лежала на тумбочке аккуратная стопка свежего белья, а на самой кровати валялся халат и его белизна резко контрастировала с покрывалом.
Он инстинктивно отбросил покрывало, прежде чем положить Холли на кровать. Кровать была старой и, очевидно, дорогой. Когда он опустил на нее Холли, она нахмурилась во сне, поеживаясь, как если бы ей было зябко.
Окно в спальне было открыто. Роберт подошел к нему и, закрыв его, задернул шторы. Комната была нежных персиковых, серых и голубых тонов. Мебель старинная и хорошо отполированная, а на одном из комодов стояла ваза с засушенными цветами.
На столе позади кровати лежала массивная старинного вида книга. Роберт взял ее в руки, и улыбка тронула его губы. «Справочник лекарственных растений Кульперера».
Ну конечно… что еще могло быть? Теперь ему следовало уйти и оставить ее в покое.
Его обязанности на этом закончились. Больше его здесь ничего не держало. Нет причин оставаться. Он направился было к двери, но затем остановился и, вернувшись, посмотрел на нее. Он протянул руку и дотронулся до ее лица.
Его рука дрожала, ему не следует этого делать, подумал он. Это было ужасным вторжением… покушением на ее уединенность. Он повторил себе все причины, по каким должен уйти, но ни одна из них не звучала убедительно, потому что ему так хотелось быть с ней рядом в этой уютной комнате, где все словно шептало, что его место здесь, рядом с этой женщиной, всегда было и будет.
Он снял ботинки и пиджак. Единственное, чего ему хотелось, это лечь рядом с ней, обмануть себя хоть на минуту, что еще можно все вернуть… что она сможет забыть, простить… что его любви будет достаточно, чтобы оживить ее любовь.
Он лег на кровать рядом с ней, лицом к ней, но не тронул ее.
Он долго лежал и просто смотрел на нее, как бы впитывая ее в себя. Затем он зевнул, раз, другой, и глаза его постепенно закрылись.
Последнее, что он сделал, прежде чем уснуть, протянул руку и обнял ее за талию.
Холли проснулась первой – с приятным ощущением тепла и удовольствия, с ощущением того, что ее обнимают и защищают… чуть ли не любят.
Она полежала так какое-то время, с радостью впитывая в себя это ощущение, расслабляясь и желая как можно более приблизиться к удивительному источнику тепла и уюта, мужскому телу, которое лежало так мучительно близко от нее.
Она резко открыла глаза. Нет, это не галлюцинации. Она действительно лежит рядом с другим телом – и это Роберт, мгновенно поняла она.
На какое-то мгновение она полностью растерялась, не в силах понять, как ее угораздило оказаться в постели вместе с Робертом и при этом оба они были одеты, а тела их сплелись как тела самых страстных любовников.
Она начала дрожать слишком растерянная, чтобы отодвинуться от него. Она стала рассматривать его. И тут Роберт проснулся.
У нее перехватило дыхание.
– Холли.
Ее имя у него на губах было как само дыхание жизни. Сердце у нее слегка замерло, а затем бешено заколотилось.
Она пошевелилась и, должно быть, подвинулась, потому что в следующую секунду оказалась ближе к нему, намного, намного ближе.
– Холли, – повторил он, и она ощутила на своих губах его дыхание.
Ей был знаком вкус его поцелуя, как знакома собственная реакция на него, и все же она была не готова к этому… не готова к устрашающе сильному взрыву эмоций и желания, охватившего ее, так что, не успев даже подумать, она уже прижималась к нему, желала его, любила его, как будто не было этих десяти лет.
Как будто все еще во сне, она позволила себе быть захваченной волной чувств.
Это Роберт обнимал ее, целовал, прикасался к ней. Это кожа Роберта под ее трепещущими пальцами. Это губы Роберта целуют ее с такой жадностью и нежностью, это голос Роберта, который с волнением говорит ей, как он желает ее и как по-прежнему страдает по ней.
Сама Холли не говорила ничего, слишком потрясенная этим невероятным чудом, чтобы говорить.
Губы Роберта ласкали ее шею, находя знакомое чувствительное место на изгибе, и его поцелуй становился властней, когда он почувствовал дрожь желания в ней и услышал ее глуховатый стон удовольствия.
Прижавшись к нему, дрожа от нетерпения, Холли ощутила раздражающую помеху одежды, свое желание ощутить гладкую твердость его мышц, знакомую ласку рук.
Она издала глухой, едва различимый звук, и, если бы Роберт не узнал его, он никогда бы его не понял. Его сердце подпрыгнуло от радости, и его руки дрожали, когда он выполнял ее непроизнесенную мольбу.