Я погладила Натэниела по волосам, спросила:
— Как ты?
Он открыл глаза — чуть-чуть, и улыбнулся мне. Никогда не видела у него такой довольной физиономии.
— Отлично. Лучше чем отлично.
Я пожелала ему наслаждаться пойманным кайфом, поставила Реквиема у двери — потому что мне полагается о Натэниеле заботиться, а у меня намечались дела на какое-то время.
Когда я шла по коридору, глаза у меня уже выцвели до нормальных. Когда я подходила к кабинету Жан-Клода, он окликнул меня сзади:
— Куда ты, ma petite?
— К тебе в кабинет.
— Ты уже чуть поостыла, и сила оставила тебя.
Он старался говорить совершенно нейтрально, и у него почти получалось.
Я открыла дверь, все так же глядя на него:
— Жан-Клод, зайди и запри дверь.
И не глядя, что он будет делать, я вошла в кабинет, оставив дверь открытой. Подойдя к столу, я на него вспрыгнула. Можно было бы как-то тоньше, но было уже поздно, и на тонкости меня не тянуло ну совершенно. Я взгромоздила ноги на стол, расставив сапоги, предоставив юбке задираться, куда ей хочется. То есть повела себя исключительно по-блядски, но, взглянув на лицо вошедшего Жан-Клода, об этом не пожалела.
Он прислонился к двери, запер её и стал расстёгивать на ходу пиджак, приближаясь ко мне. Я стянула с себя кожаную куртку и швырнула её на пол. Его пиджак уже был на полу, пушистый шейный платок развязан, светилась бледная шея. Я стянула с руки ремень кобуры, но только начала расстёгивать поясной ремень, как Жан-Клод уже стянул рубашку через голову и оказался по пояс голым. Я расстегнула ремень, но он уже стоял перед столом, снимая с меня кобуру и кладя её рядом со мной на широкую лакированную столешницу.
Я встала на столе на колени и рухнула на шёлковые мускулы его груди, впилась в них руками, пальцами, ртом. Лизнула крестообразный шрам от ожога. Сперва я затянула в рот один сосок, потом другой, покатала их языком, чтобы втянуть как можно больше, присосалась. Стиснула руками мякоть его груди, втягивая в рот побольше, наполняя рот, а потом сомкнула зубы и прикусила так, что он вскрикнул, нашёл руками моё лицо, оторвал от себя и притянул ко рту.
Мы целовались, как было на сцене, будто соединяя каждый дюйм наших языков, губ, зубов. Он оторвался от поцелуя, и глаза его выцвели в синие. Мои остались обычными, но мне было все равно. Он руками нашёл мою блузку, стянул её с меня через голову, наклонился надо мной, целуя мне шею сверху вниз, плечо, холмы грудей, там, где они выбивались из кружевного лифчика. Он сунул руки в лифчик и вытащил их наружу, и они были как в чёрной рамке проволочных дужек.
Жан-Клод опустился на колени, сдвинул меня на край стола, чтобы коснуться моих грудей языком. Он легонько и быстро защекотал языком соски, и я застонала. Он сомкнул губы вокруг груди, втянул её, сколько помещалось между клыками, так, чтобы не уколоть. И присосался, сильно, ещё сильнее, вытянул меня в линию, и это было так прекрасно, но я чувствовала, как он осторожен. Не в первый раз мы с ним играли в такие игры, но впервые я осознавала, что это лишь начало того, чего ему хочется. Не телепатия, не картинка у меня в голове — просто я знала. Я знала, чего он хочет. От чего себя сдерживает.
— Пусти кровь, — сказала я.
Он закатил глаза, чтобы видеть моё лицо.
— Пусти мне кровь, я знаю, как давно ты этого хочешь. Как ты осторожничаешь все время.
Он остановился и медленно выпустил мою грудь.
— Ma petite, ты опьянела от своей новой силы, но завтра к вечеру ты протрезвеешь.
Я замотала головой:
— Дай мне ощутить, что это будет, когда ты растянешь меня во рту и чуть-чуть пустишь кровь. Я же не говорю, что хочу пройти это до конца, но я говорю: я желаю попробовать, что это, понравится мне это или нет.
Он как-то странно-подозрительно на меня посмотрел, и этот взгляд был больше похож на мой, а не на его — будто он научился у меня этому взгляду и этой осторожности.
— Даю тебе слово, что не буду тебя наказывать ни за что, на что согласна сегодня. Немножко крови, только капельку, чтобы почувствовать, как это. — Я наклонилась к нему. — Я знаю, что ты хочешь сейчас пить отсюда. Ты никогда мне не говорил.
— И не сказал бы, ma petite. Ты столь нечасто позволяешь мне брать кровь, что мне и не снилось бы просить о подобной вольности. Если ты не предлагаешь даже шею, как я мог бы просить о более интимных местах?
— Я предлагаю сейчас. И я бы воспользовалась предложением на твоём месте. Кто знает, предложу ли я ещё раз, если ты сейчас скажешь «нет»?
Я смотрела ему прямо в лицо, чтобы он видел, что во мне нет конфликта, нет сомнений, одно только желание. Желание испытать.
— Что тебе вступило, ma petite?
— Ты. Точнее, я хочу, чтобы ты это сделал. Я хочу ощутить тебя в себе, Жан-Клод, внутри. Хочу, чтобы ты завалил меня поперёк стола с голой грудью и твоей меткой на ней. Хочу, чтобы ты впихнулся в меня и смотрел на кровь из раны, нанесённой тобой. Хочу, чтобы ты смотрел, как она будет течь все быстрее и быстрее, пока ты будешь меня иметь.
— Ты озвучиваешь мои фантазии, ma petite. Не овладел ли я твоим сознанием?
— Не думаю, — ответила я, но даже мысль об этом не вызвала во мне паники. — Сегодня только чуть-чуть, Жан-Клод, один маленький укольчик.
Он завёл руку мне за спину, и я не сразу поняла, что он лифчик расстёгивает. Бретельки соскользнули с плеч, вниз по рукам, и лифчик упал на пол. Жан-Клод смотрел прямо на меня, и его глаза не поднимались выше моей груди. А я совершенно не возражала.
Он взял их ладонями, нежно, почтительно, и поцеловал легчайшим поцелуем каждую. Потом поднял глаза ко мне, они снова стали полночно-синими, как обычно, настолько человеческими, насколько вообще могли быть.
— Ты уверена, ma petite? Уверена?
— Да, да, да!
Он взял ладонью мою правую грудь, кончик её вложил себе в рот, присосался быстрым движением. И он сосал и тянул, пока сосок у меня не набух не затвердел под его прикосновением. Я задышала чаще, пульс застучал в ушах. А Жан-Клод закатил глаза, глядя на меня снизу, и, наверное, то, что он увидел, уверило его, что он поступает правильно, потому что он стал втягивать сильнее и жёстче, заставив меня ахнуть. А он медленно, очень медленно затягивал мою грудь в рот. Никогда он столько не захватывал, потому что при этом есть риск пустить кровь. А рот его был такой тёплый, такой широкий, и твёрдый нажим его зубов был далёким-далёким.
Он стал помогать рту руками, очень осторожно, и дыхание его обжигало мне кожу. Он медленно отодвинулся, рот его соскользнул, и между губами у него осталось намного меньше. Жан-Клод вернулся к безопасному расстоянию, на котором был раньше. Он втянул в рот лишь кончик груди, и присосался. Сосал, тянул, растягивал, пока я не начала стонать.