Воспоминание отхлынуло, оставив меня ловить ртом воздух. Натэниел стоял, склонившись надо мной.
— Анита, что с тобой?
Глаза его снова стали лавандовыми.
Джейсон обнюхивал мои волосы:
— От тебя пахнет стаей.
Ричард стоял у себя в кухне, опираясь рукой на шкаф, будто иначе его бы шатнуло.
— Теперь ты вспомнила?
— Вспомнила, — шепнула я.
— Что ты вспомнила? — спросил Натэниел.
— Ты не чуешь запаха? — спросил Джейсон. Он тёрся губами о мою щеку.
Натэниел склонился ко мне, почти вплотную приблизил лицо.
— Волк. — Он обнюхал меня и шепнул прямо мне в кожу: — Ричард.
Ощущение его губ на мне заставило меня на миг закрыть глаза. Но, когда отключилось зрение, аромат накрыл меня одеялом. Сладковатый мускус волка и едкая сладость леопарда были повсюду, как невидимая вода, и я тонула в ней. Я думала, что моя кошка начнёт возражать — но нет, оба эти запаха почему-то её успокоили.
— Ты все ещё принадлежишь стае, Анита, не меньше, чем парду. Отдай им своего зверя.
Ричард смотрел на меня в упор, и я заметила царапины у него и на правой щеке. Обычно в порыве страсти там не оставляют следов.
Я открыла глаза, и уже не видела расцарапанного Ричарда в залитой солнцем кухне; передо мной был водопад рыжеватых волос. Натэниел прижимался к моей щеке, его рот был точно у меня под челюстью. Он снова лежал на мне, распределив по мне свой вес, и был тёплый-тёплый.
Джейсон все ещё держал меня за руку и тёрся ртом о шею с другой стороны от Натэниела.
Я лежала в тепле, в безопасности, и поняла, что Ричард передал мне часть власти над зверем. Дал возможность подышать. И надо было воспользоваться этой возможностью, пока мой зверь не стряхнул с себя эту тёплую, уютную лень.
Я подумала о воспоминании, как я Ричарду отдавала его зверя. Как это вышло? Поцелуй, почему всегда поцелуй или прикосновение? Вчера мне Жан-Клод на этот вопрос ответил — потому что мы можем использовать лишь те инструменты, что у нас есть. Почти все их мы получили от линии Бёлль Морт, а это значило, что наши средства, умения должны иметь вполне определённый мотив. Я все ждала, когда этот мотив мне надоест, и отчасти так оно уже и было, я склонялась к мысли, что нужен был бы новый набор методов, но в основном мне было тепло и безопасно, и накрывал меня запах парда и стаи.
Они оба нежно двигали губами с двух сторон моей шеи, ласково целуя. Так тепло прижималось ко мне тело Натэниела по всей длине, теплее любого одеяла, и это было лучше, чем когда тебя просто обнимают. Рука Джейсона бродила по краю моего бедра, и я не могла не отдаться ощущению его прикосновения. Это лёгкое движение вызвало реакцию Натэниела — он вдруг стал тяжелее, чем был, тяжёлым, каким был поцелуй Ричарда в моем воспоминании. Губы его прижались ко мне, и, как в том же поцелуе, он стал напирать на меня, и у меня был выбор — открыться навстречу или оставить его вне моего тела.
Зверь Ричарда покинул меня тогда через поцелуй. Я сейчас могла целовать только одного из них, но пришла мысль, что можно делать и кое-что другое, а при этом целоваться. Только меня не тянуло на любовь втроём. Моё истрёпанное нравственное чувство не вынесло бы сейчас ещё одну групповуху. Тихий голосок шептал мне: «Но это же так приятно». А голос, который я узнала, голос моей бабули, рявкнул: «Шлюха!» Чтобы слышать свой внутренний голос, приходится долго стараться, но иногда привычка или чувство вины заставляют услышать эти другие голоса — те, что тебя крушат. Иногда от них даже не избавиться.
— Мне надо отдать своего зверя своему коту, — сказала я хриплым низким голосом и попыталась высвободить руку из руки Джейсона, но он удержал меня и шепнул в сгиб моей шеи:
— Я буду твоим котом.
С другой стороны шепнул Натэниел:
— Её кот — это я.
Снова голос Джейсона по коже:
— Тогда я буду собачкой.
Он лизнул меня в шею, и я стала извиваться, но покачала головой, чуть-чуть, повернула к нему голову, чтобы взглянуть в лицо.
— Не сегодня, Джейсон.
Когда я опять потянула на себя руку, он её выпустил.
Синие глаза возникли передо мной, и он поцеловал меня долгим и глубоким поцелуем, и мой зверь лежал тихо.
— У тебя вкус крови и чужих поцелуев, — шепнул Джейсон и отодвинулся.
Мой зверь проснулся у меня внутри, будто всего лишь задремал, проснулся и попытался просочиться вверх. Он наполнял меня, как надевает человек слишком тесную одежду. Я чувствовала, как он стремится выпрямиться, вырываясь наружу, заполняет меня, будто горячая вода наливается все выше и выше, заполняет каждый дюйм и продолжает прибывать. Она лилась и лилась, как если бы у воды были кости, мышцы и гнев, потому что когда зверь обнаружил, что есть границы, что кожа моя не раскроется, кости не согнутся, тело не поддастся, он стал бушевать во мне. Он полосовал когтями и орудовал мышцами, которым полагалось бы быть метафорическими, но они были слишком даже ощутимыми. Он пытался вырваться из клетки, а клеткой было моё тело.
Я вопила, вопила и билась, но невозможно биться с тем, чего не можешь коснуться. Натэниел все ещё лежал на мне, глаза его расширились от испуга. Он попытался слезть, но я схватила его за руки и смогла произнести:
— Целуй меня.
Кто-нибудь другой мог бы на его месте заспорить — он не стал. Он приложился ко мне губами, и следующий мой крик был заглушён его ртом. Я желала, чтобы эта тварь из меня сбежала в него. Я пыталась её заставить, но зверь впал в панику, и меня не слышал. Как дикое животное, загнанное в угол, ничего он не слышал, кроме собственного ужаса.
Оторвавшись от Натэниела, я просто заорала. Джейсон оказался тут же, взял меня руками за лицо, и в момент его прикосновения зверь остановился в нерешительности. Кот стал принюхиваться, будто пытаясь понять, кто это такой.
Я поглядела на Натэниела, а Джейсон все держал моё лицо в ладонях.
— Попробуй поцеловать меня ещё раз.
Он поцеловал меня, и на этот раз я была в состоянии ответить на поцелуй, но зверь не поднялся. Он уселся во мне, принюхиваясь озадаченно, но не поднялся. Я разорвала поцелуй и заорала не от боли уже — от досады.
— Ричард велел поделиться зверем с кем-нибудь, кто может дать ему выход, но он не хочет выходить. Не хочет.
— А ты все ещё стараешься удержать под контролем ardeur? — спросил Натэниел.
Я заморгала и задумалась. Стараюсь ли? Сознательно — нет, но контролировать ardeur — это стало рефлексом. А теперь, когда я не должна его контролировать, а должна, напротив, вызывать к жизни, продолжаю ли я его гасить? Продолжаю ли закрываться щитом? Ответ был положительным.