Крови Элир потерял изрядно и вместо того, чтобы торопиться под крылышко к ролфийскому резиденту в Вэймс, весь следующий день отлеживался на хуторе у миловидной вдовушки. Смазливая смуглая рожа и учтивые речи лучше всякого приворотного зелья. Стоит поскрестись в двери чернокосому незнакомцу, способному молвить: «Сударыня, простите великодушно за беспокойство» и «в ваших прекрасных руках жизнь одинокого раненого скитальца» вместо привычного: «Открывай, курвище!» — чтобы разомлела самая подозрительная фермерша. А если еще и наполнить скупой мужской слезой синие очи, то покой, уют, сытный обед и мягкая постель страннику гарантированы. Только успевай бормотать под нос слова благодарности и сочинять байки одна жалостливее другой. О том, как стенают под ролфийской пятой остатки шурианского народа, Джэйфф поведал специально. Вдруг добрая женщина слыхала что-нибудь про борцов за свободу? Может быть, на рынке о чем-то таком болтали? Но хуторянка лишь хихикала, поправляла кофточку на пышной груди да алчно облизывалась на широкие плечи шурианского бродяги. Раз мужчинка ничейный, значит, надо брать в оборот. В хозяйстве все пригодится.
Под утро третьего дня Элир с гостеприимного хутора сбежал, оставив доброй хозяйке несколько золотых монет. И очень зря, как выяснилось двумя днями позже.
Подорожником и паутиной огнестрельную рану не вылечишь, вот пришлось Джэйффу Элиру обращаться к лекарю за перевязкой и опийной настойкой. А что ни врачеватель, то — стукач, грози ему хоть живьем кожу содрать, все равно побежит к полицейскому стражу доносить о подозрительном пациенте. Именно так решил шуриа, когда к нему, оглушенному снотворным, вломились ночью сыщики и вытащили из кровати, точно щенка из норы — голого и беспомощного. Разумеется, с его раной никто не посчитался, напротив, толкущиеся вокруг стражи так и норовили побольше зацепить перетянутое повязкой плечо.
От яркого света фонарей Джэйфф почти ничего не видел, зато слышал прекрасно. Один говорил высоким писклявым голосом, второй — басил. Прямо-таки пиршество звуков.
— Ага! А вот и наш герой — господин шурианский налетчик! Сличай, Файди.
— Точно! Это он. Вдова Рос его прекрасно запомнила и описала.
— Проверь еще раз.
— Тьфу ты! Волос длинный, черный, в две косы заплетенный, глаз… Эй, дружище, оттяни ползучему веко. Вишь, глаз грязно-синий? Рот большой, губастый, нос… э… тоже большой, но не клювастый, а приличной формы. Шрамы на груди, плечах, спине и животе. Меченый гад, опытный.
— Согласен. Похож. Хватай его.
Трудно схватить ускользающего шуриа, когда тот здоров и силен, а раненого обескровленного — запросто. Надо лишь сначала побольнее врезать по искалеченной руке, а затем наподдать по печени и почкам, когда свалится от боли без сознания. И — пожалуйста, получите спокойного, тихого, послушного шуриа, который никуда не ускользает и даже уползти не пытается. Красота, да и только!
Быт ролфийского посольства на чужбине поразительно схож с жизнью гарнизона отдаленной крепости. То же чувство оторванности, так сказать, от корней, те же приступы жесточайшей ностальгии по родным порядкам и то же потаенное нежелание в лоно оных порядков возвращаться. Вслух тоскуя о милой заснеженной родине и сетуя на редкие и нерегулярные связи с метрополией, втихаря весь штат ролфийского представительства, от его высокопревосходительства полномочного посла эрна Дэйрена до рядового ир-Ситни, помогавшего при кухне, молились о продлении срока их полномочий и службы. Двойное жалованье, выслуга год за полтора и известная доля самостоятельности, выражавшаяся в порядочном удалении от высшего начальства, — чем не завидная участь? Особняк, приобретенный Священным Княжеством Ролэнси у Северного Княжества Файрист за полновесные оули, и в самом деле был этакой крепостью. Замкнутый мирок избранных, принадлежать к числу которых не просто лестно, но и выгодно. Но, увы, подчас и весьма опасно.
Разумеется, Грэйн давно уже не испытывала иллюзий касательно настоящей иерархии, царящей в ролфийских представительствах. Его высокопревосходительство посол — особа, безусловно, важная, но реальная власть внутри посольских стен принадлежит отнюдь не ему. Практика, принятая повсеместно, и амалерская миссия отнюдь не стала исключением. Заправлял всем, естественно, не его высокопревосходительство уважаемый эрн Дэйрен, а злобный, желчный и подозрительный тип — эрн Рэдрин, военный атташе и, опять-таки традиционно, глава местной резидентуры. И его властная рука славилась своей тяжестью, в чем Грэйн имела счастье убедиться сразу же по прибытии под сулящие гостеприимство и безопасность своды посольского особняка.
Не дав вновь приехавшим и минуты лишней, чтобы хоть как-то попытаться придать себе надлежащий вид, эрн Рэдрин встретил их лично, прямо в вестибюле. Ночная тревога в ролфийском логове — это вообще зрелище впечатляющее. Множество молчаливых, исполненных подозрений, до зубов вооруженных мужчин с пылающими зеленым недоверием глазищами и кровожадно блестящими клыками — под предводительством свирепо кривящего тонкие губы, изжелта-серого, помятого спросонья типа в долгополом халате национальных цветов. И вся эта свора хищно взирала на амалерских полицейских, санитаров с носилками, на которых постанывал в беспамятстве раненый Лэхри, и с особым вниманием — на растрепанных и окровавленных сородичей.
— В лазарет! — коротко рыкнул господин в халате, мельком глянув на раненого. — Живо!
— Ваше превосходительство, позвольте… — козырнув, начал было полицейский чин, но осекся и отступил на шаг.
— Позволю, — обронил предводитель ролфийской своры. — Но не ранее, чем завтра, в час пополудни. Мы составим соответствующую ноту, так и передайте вашему начальству, офицер. Я вас больше не задерживаю.
— Но…
— Вы находитесь на территории Священного Княжества Ролэнси. — Тип в халате повел рукой, подразумевая посольство. — Извольте оставить нас немедля. Здесь мы сами разберемся. Благодарю за сотрудничество.
Последнюю фразу он почти что выхаркал.
«Неприятный субъект», — решила Грэйн. И не ошиблась.
Убедившись, что на священной ролфийской территории не осталось никого чужого, а только свои, эрн Рэдрин (а это был он) дал себе волю. Гнев и раздражение, вполне естественные, когда из пятерых соотечественников, за которых посольство в данный момент несло ответственность, двоих вносят вперед ногами, одного — чуть живого, а оставшиеся двое едва вползают, все окровавленные и ободранные, вылился в весьма эмоциональный поток непечатных выражений, который никто, разумеется, не рискнул прервать. Грэйн сперва возмутилась, затем ностальгически вздохнула — ну прямо как Фрэнген! — а потом подозрительно прищурила глаз. И пока эрн Рэдрин бушевал, доверительно шепнула майору:
— Вы знаете, эрн Дэйрун, его превосходительство сейчас — точь-в-точь мой бывший муж. Тот совершенно так же разорялся, когда его в очередной раз прихватывали геморроидальные колики…
На беду, этот шепот пришелся как раз на паузу в речах атташе, прервавшегося, чтобы глотнуть воздуха, а потому в вестибюле не нашлось никого, кто бы не расслышал замечание насчет геморроя. Желтоватое лицо эрна Рэдрина приобрело оттенок вареной свеклы, он издал горлом булькающий звук и умолк, ненавидяще сверля взглядом наглую бабу. Грэйн не оставалось ничего другого, как вежливо улыбнуться и отсалютовать: