— О! Отрадно слышать, что в здешних обывателях еще не угасло сочувствие к… — и вопросительно приподняла бровь, дескать, к кому? К нищему беженцу или, может быть, человеку, готовому примкнуть к повстанцам? — В салоне госпожи Раймис вы, кажется, обмолвились о «священном долге каждого свободомыслящего человека — борьбе с тиранией и несправедливостью». Или меня неверно информировали?
— Это как раз к вопросу о прошлом. Борьба с тиранией и завоевателями всех мастей — у меня в крови. Можно сказать, старая добрая привычка.
И деликатно отсалютовал. Мол, есть кое-какие навыки.
Самое удивительное, шуриа не чувствовал в женщине скрытой инстинктивной неприязни к его характерной внешности, к пугающему большинство обывателей оттенку глаз, к эмоциям, написанным на лице, принимаемым за кривляние. Леди Конри и в самом деле было все равно, какая из трех лун ему Мать. Главное — что он готов сделать для нее. Осталось лишь выяснить, чего же хочет от залетного шуриа прекрасная Элайн, в девичестве эрн Дагэйн.
«Уж точно не твоего сильного мужественного тела и чудесных свойств… м… магородной железы», — напомнил он себе и драматично понюхал безжалостно сорванный цветок олеандра.
Влюбить в себя, поиметь и бросить жену суки Конри — это очень-очень по-шуриански. Вполне в духе оперной постановки и романтической баллады. Но достаточно дважды посмотреть в эти зеленые, чуть раскосые глаза, чтобы понять: мужчины для Элайн существуют в трех ипостасях — как ходячие кошельки, живые ружья или досадные недоразумения.
«А что, если потом снять с нее скальп и послать в подарок Конри? Хорош-шая мысль!»
Жизнь заговорщицы полна неожиданностей, а уж если ты притом и жена шефа Собственной Канцелярии, то сюрпризы и вовсе начинают сыпаться на голову, словно зерно из прогрызенного мешка. Трижды Элайн похищали, дабы насолить ее супругу, дважды — пытались отравить, несколько раз в нее стреляли, а уж наушников, слухачей и прочих засланцев, пытавшихся завладеть доверием леди Конри, и вовсе перечесть пальцев не хватит. Женщина научилась быть осторожной и от предчувствий не отмахивалась. Подчас интуиция — это единственный шанс спастись. Но сейчас чутье Элайн молчало, будто у нее вовсе отшибло нюх. Кандидат в союзники не вызывал такой уж неприязни, хоть и нагловат оказался для шурианца, однако и симпатии — тоже.
«Ну, мне же с вами не детей нарекать, милейший господин Эрмид», — подумала леди Конри и промолвила многозначительно:
— Случается так, что привычки прошлого оказываются весьма полезны в настоящем. Как раз для создания будущего. И тут важно не ошибиться с выбором… единомышленников. Вот, к примеру, мой супруг, при всех его несомненных достоинствах, — человек прошлого. И в том будущем, которого мы желаем для Архипелага, ему места, увы, не будет. А каким видится грядущее материка вам, господин Эрмид?
«Тут уж только полный кретин не поймет, что ему предлагают! — начиная раздражаться, мысленно добавила она. — А вы, шурианский друг мой, не похожи на кретина».
У шуриа чуть глаза из орбит не вывалились от восхищения.
Дамочка только что предложила ему весь материк? Однако! Надо отдать должное леди Конри — она уже сумела превратить кучку болтунов в настоящую тайную организацию. То ли еще будет? Иногда отчаянным авантюристам удается то, к чему веками идут расчетливые и дальновидные политики и так и не достигают цели.
— Материк — это хорошо и, я бы сказал, весьма щедро. Вот только шуриа не так многочисленны, им такой кус не проглотить. Однако все меняется… Непрочен и недолговечен мир между Синтафом и Файристом, Вилдайр точит зуб на Конфедерацию, да и с севера приходят странные известия. Но, как подсказывает мой опыт, в мутном и бурном потоке водится самая большая рыба. Главное — вовремя начать лов. Я хочу поймать Шанту. Пока только Шанту.
Такой ответ Элайн удовлетворил.
— Что ж, мне понятны ваши сомнения, сударь, — доверительно молвила она. — Более того, я отчасти разделяю ваше недоверие. И в самом деле, стоит ли поверять свои чаяния человеку, с которым вы знакомы столь недолго? Но мы это исправим. Полагаю, вы не откажете мне в чести посетить этот дом… скажем, послезавтра, в шесть пополудни? Здесь соберется общество, которое могло бы показаться вам занимательным.
У олеандра запах резкий, почти приторный, а сок ядовит, но ведь это не мешает любоваться гроздьями цветов. И плата за прекрасный вид не так уж велика. Шуриа перевел взгляд с цветов на лицо Элайн. Половина дела сделана — он привлек к себе внимание, заинтересовал и оказался вовсе не столь покладист, как ожидалось. Видимо, до сего дня леди Конри зналась с детьми Шиларджи, которые ради красивого словца и гордого звания борца за свободу готовы прыгать и визжать от восторга. С другой стороны, если уж Элайн решилась прощупать потенциального… союзника на твердость убеждений, то наверняка разузнала о господине Эрмиде все возможное. И сложила один и один. Если в Рамсиле некий шуриа грабит банк, а потом в Индаре появляется шуриа, сорящий деньгами, то, скорее всего, это один и тот же человек.
Грабитель-революционер? А почему бы и нет?
Время работало против Джэйффа Элира. Его обольстительной визави достаточно лишь попросить у своих шурианских друзей опознать непонятного господина Эрмида. И когда бы целью его оставались красавцы из «Новой Рилинды», на том они бы с леди Конри и расстались. Но требуются еще и доказательства предательства Конри…
За соседней кадкой вздохнули с облегчением. Кто-то устал держать на весу пистолет.
— Я крайне польщен вашим доверием, миледи, и, разумеется, с радостью воспользуюсь вашим приглашением.
«Шиларджи! Как все сложно. В мое время к брюху эдакого претендента в соратники или чуть пониже просто приставляли ихинцу и спрашивали: «Жить хочешь, сука?» И еще одним рилиндаром становилось больше. А тут такие нежности!» — подумал Джэйфф.
— А теперь я сама провожу вас. Вашу руку, сударь.
«Напишу Бэхрему, пожалуй. Сегодня же. Хотя… — Леди Конри прикусила губу, вдруг засомневавшись. — Нет, позже. Я и сама вполне способна разобраться».
В свой поцелуй ручки шуриа вложил всю свою любовь и ненависть к детям Хелы, благо и того, и другого у него накопились немалые запасы.
Тот, кто отправляется в путешествие в конце осени, всегда рискует не только простудиться, но и погрузиться в меланхолию. Унылые пейзажи за окнами кареты, ледяные пальцы вездесущих сквозняков, короткие дни и тягостные сумерки наполнят любое сердце тоской и печалью. Ноябрьскими долгими вечерами смертным надобно сидеть возле очага, попивать горячее вино и рассказывать притихшим детишкам страшные сказки, поминать добрых духов и почтительно отзываться о богах. И только самый беспокойный человек, отягощенный неотложными заботами, двинется в дальнюю дорогу по первому снегу.
Прошедший год выдался удивительно теплым, уж солнышко постаралось согреть землю, словно мать, укутывающая хворое дитя в мягкое одеяло. Тучи над Эскизаром ходили тяжелые, практически снежные, но проливались они дождем, и когда бы не более-менее приличные дороги, то Джонина карета уже сорок раз увязла бы в грязи. А если бы не Грэйн с капралом ир-Сэйганом, то и сама Джона погрузилась бы в печаль. Казалось, деревья тянут к шуриа черные руки, умоляя о чем-то важном, а вороны хрипло кричат вслед злые слова жалоб.