Под раскидистой дикой грушей стоял маленький, почти сказочный домик, а на его крылечке сидела древнючая гоблинша. Такая старая, что её кожа успела посереть до светлого оттенка маренго. Но Эринрандир не осмелился бы назвать её страшной. Нет! Ведьма была по-своему прекрасна. Белые длинные косы снежно блестели и ниспадали почти до земли, не говоря уж об изумрудно-зеленых раскосых глазах, драгоценными камнями горевшими на сморщенном личике. А еще Эфе Горыниевне поразительно шла черная кружевная мантилья, наброшенная на плечи поверх меховой безрукавки. Ну, до чего же колоритная ведьма!
– Добрый день, сударыня, – церемонно поклонился эльф.
– Добрый, – согласилась ведьма. – Но только не для тебя, юноша.
– А что, так заметно? – мрачно поинтересовался Эрин.
– Да я как бы пока не слепая, – ухмыльнулась Эфа. – Как тебя звать, миленький?
– Эринрандир ап-Телемнар, капитан НЧЧК.
– Ох, ты! Такой молоденький, а уже капитан! – восторженно всплеснула руками гоблинша. – Это ж с каких делов тебя занесло в нашу глухомань, малыш?
Да уж – малыш! Надо полагать, в глазах такой древней старухи он выглядел мальчишкой.
– Ищу убийцу магов, – признался Эрин. – Вот пришел к вам поговорить на эту тему.
– Правда? – ведьма по-совиному округлила глаза. – А я подумала, тебя любовная кручина в лес погнала. Коли б у тебя пистоли подмышкой не водилось, то вообще решила бы, что вешаться идешь аль топиться.
– Даже так? – уныло спросил энчечекист.
– Да на тебе лица нет, милок. Бросила тебя эта вертихостка? – участливо поинтересовалась гоблинша. – Ах, ты ж бедненький!
– Просто не любила никогда и все. Но это к делу не относится. Я ж не за приворотом пришел.
– Правильно! За отворотом! – хрипло рассмеялась бабка. – Чтобы такой красавчик да от тоски-печали сох? Ночами не спал из-за глупой девчонки? Непорядок это.
– Сударыня, я по важному делу, вообще-то, пришел, – терпеливо напомнил следователь. – Может быть, вы заметили что-то странное в последнее время, слышали или видели нечто подозрительное, о чем хотите сообщить?
– Э-э-э, Эрин Телемнарович, я еще из ума не выжила, – строго напомнила ведьма. – Это ты не о том спрашиваешь. Хочешь, погадаю на твою кралю? Что поделывает, на кого посматривает?
«Тоже мне страшная тайна, – мысленно ухмыльнулся Эринрандир. – Копается в мозгах у магов и ненавидит меня. Поборница высокой морали!»
– Нет, спасибо. Я про убийства…
– Ну что ты за кавалер такой? А? – начала стыдить его Эфа. – Не стыдно тебе старушку пугать всякими ужастями? Небось, в папочке твоей всякие страшные дагерротипы лежат?
– Лежат, – кивнул эльф и открыл скоросшиватель.
Но бабулька лишь протестующе замахала руками.
– Не показывай, не хочу смотреть, синеглазый. Спать потом не буду, бессонницей замаюсь. Ох! И так жить страшно! Как страшно жить, юноша! Как страшно жить! – запричитала гоблинша, в притворном ужасе заламывая костлявые ручонки.
– Так вы мне расскажите, что тут происходит, я вам помогу, – намекнул Эрин.
Старуха тут же сменила маску, насмешливо сощурившись, и довольно мерзко захихикала.
– Чем эт ты мне поможешь-то, сладенький? Пукалкой своей кого-то напугать хочешь?
Но Эринрандир решил так просто от задуманного не отступать.
– А есть кого пугать?
– В любом лесу найдется кого пугать, касатик мой раскрасивый. Ты это крепко запомни. Было б тока чем.
Гоблинша без всяких видимых усилий поднялась с крылечка, и оказалось, что ростом она чуть ниже самого ап-Телемнара. Она поманила эльфа внутрь своей избушки, словно маленького мальчика.
– Зашел бы в дом, сладенький, испил чайка. Устал, поди, с дороги. Бежал через лес что твой раненый волк.
А ведь и в самом деле раненый. Возможно, даже смертельно.
– Проходи не стесняйся. Мы ж тут все свои, – настаивала бабка.
Внутри было темновато, но довольно уютно. Печка, лавки, стол, домотканые половички, и по всем стенам развешены пучки целебных трав. Скатерть на столе вышивали, должно быть, еще в прошлую Эпоху, а посуда современная – стеклянная. Забавное сочетание. Рядышком древние песочные часы и банка дорогого кофе, книга еще румиловыми рунами – сарати – писанная и калькулятор. А на иссохшей груди Эфы Горыниевны покоится шикарный мобильник с камерой и стразами.
Казалось, гоблинша специально поджидала остроухого гостя – вскипела вода в самоваре, и заварился чай, как раз к тому мгновению, когда Эрин расположился на лавке под окном.
– Скоро ученица моя придет, на стол соберет. Отобедаешь, чем Единый послал.
– А где ваша ученица?
– На болото пошла, милый, аиров корень копать.
– А не страшно девочку одну отпускать, когда вокруг такое? – снова провокационно спросил Эринрандир.
– Ты не боись за мою малявку, синеглазенький. Она у меня ученая и кручёная. Окромя того – моя наилучшая ученица, хоча и человеческой породы. Тока не мясной, – бабка хитро подмигнула и сделала характерный жест рукой. – А мясо-молочной. Стал быть, сисястая.
Гастрономическое определение внешности иномирянки несколько Эрина смутило. Он повнимательнее присмотрелся к ведьме. Нет, не может быть, чтобы она была настолько древняя.
– Ишь ты! Уставился-то как! Зубки ужо не те, чтобы человечинкой баловаться. А вот во времена оные… – Ведьма восторженно закатила глаза. – Катюха грит, до сих пор помнят. Хоча б и в сказках, а хорошо нас люди запомнили, на века. Вот че значит – вовремя пообедать! – и назидательно подняла когтистый палец вверх.
Эрин представил себе товарища Шрака с недогрызенной берцовой костью в руке и умилился. До чего же гармонично тогда смотрелся бы уважаемый коллега.
Сейчас считается ужасно неполиткорректным вспоминать о том, что до Ухода гоблины таки да, время от времени, нерегулярно и, в основном, в ритуальных целях, но человеков кушали. Но что было, то было.
Чай у ведьмы оказался ароматный, пирожки были, к счастью, не с мясной, а с ягодной начинкой, и в целом Эрину здесь понравилось. А если бы еще и бабка не валяла дурака, а поведала о творящихся в лесу безобразиях, то вообще нечего больше пожелать. Но Эфа Горыниевна, старая змея, хитро уходила от всех неприятных или неудобных ей вопросов и сводила допрос к обсуждению личной жизни заезжего капитана НЧЧК.
– Не тужи, миленький, не печалься. Разве хоть одна из энтих дурищ стоит твоего горевания? – вопрошала она с интонацией народной сказительницы. – Ты на себя поглянь в зеркальце. Ахфицер, при пистоли да при погонах, сердце доброе, душа пылкая, собой красавец писана-а-ай, и, небось, ублажить девку умеешь. Чего ж нос-то воротить? А?
– Не знаю, – вздохнул эльф. – Недостоин высокой чести.