– Да я не против, – спокойно ответил второй водитель и трижды быстро и очень сильно ударил Кострецова по голове. После первого же удара тело участкового подпрыгнуло и больше не шевелилось.
Старший водитель отвернулся, и его шумно вырвало на асфальт.
– Фу, паскуда, – скривился Шуруп. – Ящик хватай, козел, потом доблюешь.
Водители поволокли тяжелый ящик, а Шуруп с Дмитрием подхватили тело участкового и затолкали его в кусты.
Владлен Михайлович снова раскурил свою трубку и внимательно осмотрелся. Похоже свидетелей убийства не было. Все произошло между высоким бортом автобуса и полосой декоративного кустарника, так что имелась надежда на то, что в этот ранний час их никто не заметил. Позади него негромко хлопнула, закрываясь, крышка багажного отсека, и он услышал, как Шуруп что-то втолковывает старшему из водителей автобуса.
«Бесполезно, – подумал Владлен Михайлович, глубоко затягиваясь трубкой. – Этот дурак расколется на первом же допросе, а то и вовсе побежит звонить ментам из ближайшего телефона-автомата.»
– Павел, – негромко окликнул он Шурупа. – Поедешь с ними, – сказал он, когда Шуруп прибежал. – Глаз не спускай с этого.., ну, ты понял. А где-нибудь по дороге…
Шуруп понимающе кивнул. «Вот отморозок, – подумал Владлен Михайлович. – Ему человека убить все равно что помочиться. Впрочем, за это я его и терплю.»
– Лучше будет, если это сделает его приятель, – добавил он, и Шуруп снова кивнул. – Алексей подсядет к вам вместе со всеми. За груз отвечаете головой. Все, вперед, люди ждут.
– Ха, – сказал Шуруп, все еще возбужденный после недавнего убийства, – люди…
Спорить он, однако, не стал, и через несколько секунд тяжелый туристский автобус и черный японский джип разъехались в разных направлениях, оставив участкового инспектора милиции Кострецова лежать в кустах и дожидаться дворников. Стодолларовая купюра лежала теперь в кармане у Шурупа, который, развалясь, сидел на переднем сиденье автобуса и курил сигарету, небрежно стряхивая пепел прямо себе под ноги.
* * *
За неделю до того, как старший лейтенант Кострецов отдал богу свою не слишком праведную душу, Сергей Дорогин проснулся рано утром и понял, что день снова будет душным.
Был всего восьмой час утра, но солнце, пробивавшееся сквозь плотно закрытые жалюзи, уже успело сильно нагреть воздух в спальне. Яростные солнечные блики дрожали на планках жалюзи, и пол, на который Сергей опустил ногу, вставая, неожиданно обжег босую ступню.
Все окна в доме были плотно закрыты, но запах дыма в последние дни сделался вездесущим, и никакого спасения от него не было: вокруг Москвы горели леса, каждый день возникали все новые очаги пожаров, то тут, то там вставали дымные столбы. Старик Пантелеич, глядя на эти столбы, вполголоса матерился и трижды в день появлялся на лужайке перед домом, поливая траву из шланга, как будто это бессмысленное действо могло что-то изменить. Дорогин порой тоже испытывал беспокойство, наблюдая за тем, как далекий горизонт затягивается дымной мутью: время от времени ему начинало казаться, что огонь может добраться до его дома. Это была, конечно, чепуха, но побороть беспокойство было трудно.
«Надо же, – подумал Сергей. – Как быстро привыкаешь называть окружающие тебя вещи своими: мой дом, мой гараж, моя постель… Как будто и не было никогда на свете доктора Рычагова, который построил этот дом и поставил именно на это место вот эту самую кровать. Кровать, в которую мы каждый вечер ложимся вдвоем – я и та самая женщина, которая делила эту постель с Рычаговым. Ревновать к мертвецу бессмысленно, но, раз уж я об этом подумал, то где, интересно знать, моя женщина?»
Он натянул мятые шорты (надеть на себя что-то еще казалось просто немыслимым из-за жары) и спустился на кухню.
Тамара была здесь. Она боком сидела у стола и пила кофе медленными глотками, глядя в окно, за которым знойным маревом наливался очередной день. Сергею показалось, что она в дурном настроении, но когда Тамара, услышав его шаги на лестнице, оглянулась, он увидел на ее лице всегдашнюю улыбку.
– Проснулся? – спросила она.
– Даже не знаю, что тебе сказать, – ответил Дорогин. – Когда я просыпаюсь и вижу тебя, мне кажется, что я все еще сплю.
– Лгунишка, – рассмеялась Тамара. – Подмосковный Пиноккио. У тебя вырастет огромный нос.
– И ты меня сразу же разлюбишь, – подхватил Сергей.
– Ничего подобного. Я отведу тебя в клинику, и там тебе по знакомству отрежут лишние сантиметры, чтобы ты мог обманывать меня дальше. У тебя это здорово получается.
Дорогин подошел к зеркалу и придирчиво изучил свой нос. Нос был как нос, и он с удовлетворением сообщил об этом Тамаре.
– Между прочим, – сказала она, – я недавно слышала, что вранье на самом деле способствует увеличению носа. Говорят, когда человек при разговоре все время теребит нос, это верный признак того, что он врет.
– Хорошо бы, кабы так, – потягиваясь, ответил Сергей. – Но я, к сожалению, знаю множество людей, которые врут напропалую и при этом не испытывают никакого дискомфорта, не говоря уже о том, чтобы дергать себя за нос.
– Например?
– А ты включи телевизор, особенно когда показывают новости. Там этих примеров сколько хочешь.
Он налил себе кофе и уселся рядом с Тамарой. Кофе слегка попахивал дымом, и Сергею вдруг расхотелось его пить. Сделав пару глотков, он отодвинул чашку. Тамара по-прежнему молча смотрела в окно. Дорогин вдруг ощутил неловкость и потребность что-то сказать, как будто от его слов могла уменьшиться жара.
– По лесу бы побродить, – задумчиво произнесла Тамара. – Ягод пособирать, грибов…
– Грибы – это еще куда ни шло, – откликнулся Сергей, – а ягоды я собирать не люблю.
– Как и все мужчины. Вы только варенье есть любите.
– Это да. Да какие сейчас ягоды? Жара, сушь, огонь… Слушай, а поехали к морю! Там тоже жарко, зато там столько воды!
– А главное, никаких ягод, – иронически добавила Тамара. Она вздохнула и положила подбородок на ладони. – А знаешь, я вдруг вспомнила, как отец впервые повез меня к морю. Мы поехали поездом, с трудом нашли себе квартиру… Денег было мало, да и сервис тогда был, сам знаешь, какой… А запомнилось почему-то на всю жизнь.
– А где вы были? – с интересом спросил Сергей.
Ему действительно было интересно: Тамара редко говорила о своем прошлом.
– В Одессе.
Дорогин припомнил Одессу: старинные дома с осыпающейся лепниной, тенистые улицы, дворы-колодцы, бронзовый Дюк – какой-то совсем не такой, как по телевизору, – знаменитый Оперный театр, а позади всего этого – море, огромный ласковый зверь с сине-зеленой лоснящейся шкурой…
– А что, – сказал он, – это идея. Полетим самолетом?