– Не твое собачье дело, – ответил ему Кравцов и рывком тронул машину с места.
Следуя путаным указаниям алкаша, они добрались до шлагбаума, который снова был закрыт, и были атакованы местным кобелем. Кравцов посигналил, и из сторожки появился охранник. Разглядев его, Пузырь криво усмехнулся: этот сморчок мог не пропустить разве что ребятишек в огород, да и то вряд ли.
Когда старик подошел к машине, Пузырь опустил стекло со своей стороны и, не глядя на сторожа, негромко сказал:
– Здорово, папаша. Подними-ка свой шлагбаум.
Мы на «Москвичку». Микроавтобус здесь проезжал?
Старик улыбнулся, показав вставную челюсть.
– Были, – отрапортовал он. – Денег мне дали.
Хорошие люди, сразу видно. А то вот давеча один…
Пузырь не дослушал. Небрежным жестом протянув старику пятидолларовую бумажку, он приказал ему:
– Открывай.
Дед Мишка поспешно поднял шлагбаум и снова взял под козырек. Он остался доволен: такие удачные дежурства выпадали нечасто, а за последний год вообще ни разу. Все ценное, что можно было снять со стоявших в затоне кораблей, давным-давно выдрано с мясом, вырезано автогенами и растаскано по домам, сараям и яхт-клубам, так что на заработок рассчитывать не приходилось. Спрятав полученные от Пузыря деньги за подкладку фуражки, где уже лежали сто долларов, выданные ему Самариным, дед Мишка вернулся в сторожку, где его дожидалась бутылка дешевого портвейна. Деда Мишку одолевали заботы: он прикидывал, куда ему ненадежнее запрятать деньги – так, чтобы, упаси боже, не нашла ни бабка, ни тем более невестка Анжела. Пятерку он решил обменять завтра же. По самым скромным подсчетам, на эти деньги можно было купить восемь литров дешевого крымского портвейна прямо из бочки на углу. Дед Мишка облизнулся и заторопился к своей одинокой бутылке, дожидавшейся его на столе.
Через несколько минут старпом «Москвички» Иван Захарович Нерижкозу, гордый потомок запорожских казаков и бывший активист «Руха», деликатно постучал согнутым пальцем в дверь хозяйской каюты и сказал, старательно выговаривая русские слова:
– Владлен Михайлович, там приехали ваши люди.
Общаясь с хозяином, Иван Захарович переставал быть руховцем и становился интернационалистом: москали москалями, а доллары долларами. Помимо этого, старпом Нерижкозу обладал еще одним ценным качеством. Когда нужно, он умел быть слепым, глухим и немым, как, впрочем, и каждый член команды от капитана до посудомойки: Самарин подбирал членов экипажа сам, потратив на отбор много сил и времени.
Но именно старпом, а не капитан являлся правой рукой хозяина «Москвички». Капитан Васин не испытывал по этому поводу особенного восторга, но держался корректно и ни разу ни единым словом не дал понять, что недоволен существующим положением вещей. Платили ему хорошо, и вряд ли существовало место, где капитан Васин смог бы получать больше, почти ничем не рискуя.
Впрочем, увидев, как из подъехавшей к сходням машины выгружают бесчувственное тело какой-то женщины, старпом Нерижкозу понял, что теперь и он, и капитан Васин рискуют, и рискуют очень многим, если не всем. Похоже, настало время по-настоящему отрабатывать фантастическое жалованье, и Иван Захарович тихо порадовался про себя тому, что капитана нет на борту: Васин мог струхнуть и закатить скандал, поскольку контрабанда и похищение людей – абсолютно разные вещи. Нерижкозу подумал, что лучше всего поставить капитана перед свершившимся фактом, тогда ему просто некуда будет деваться.
Сам он решил идти с Самариным до конца, тем более что особых неприятностей пока что не предвиделось. Работая в траловом флоте, Иван Захарович до тошноты насмотрелся на то, что творили с женщинами пьяные матросы, и зрелище очередной бабы, которую против воли поднимали на борт, оставило его почти равнодушным.
Успокоив себя таким образом, Иван Захарович проводил Пузыря и Кравцова в пустующую кладовую, выдал им старый матрас, чтобы пленница не отлежала себе бока на голой железной палубе, собственноручно запер кладовую и по приказу Самарина отдал ключ Пузырю, который небрежно засунул его в передний карман джинсов. Проводив хозяина до его каюты, Иван Захарович внимательно выслушал его распоряжения, заверил Владлена Михайловича в том, что волноваться не о чем, выставил вахтенных, наказав им смотреть в оба, и с чувством выполненного долга лег спать в своей каюте, выкурив перед сном трубочку или, как он ее называл, люльку.
Трубку он начал курить в подражание хозяину, но никак не мог к ней привыкнуть: после второй затяжки во рту начинало сильно щипать, слюнные железы превращались в настоящие фонтаны, а к горлу подступала тошнота.
Засыпая, он все еще думал о предстоящих на завтра делах, еще не зная, что спать ему придется недолго.
* * *
Станислав Мартынов вынырнул из чуткой полудремы, разбуженный дребезжанием телефона. В комнате горел свет, и Мартын взял трубку, недовольно щурясь на точечные светильники. Поднеся трубку к уху, он услышал одышливое сопение и сразу понял, кто звонит.
– Ну? – нетерпеливо бросил он в микрофон.
– Хрен гну, – огрызнулся Сеня. – Пошел ты знаешь куда с такими поручениями! Насилу ноги унесли. Я уже думал, нам абзац – и мне, и Слону.
Слон тебе еще все расскажет. Ему всю морду расковыряли за твои ящики, он этого так не оставит… Да уйди ты, шалава, – сказал он куда-то в сторону, – не лезь! Тебя еще здесь не хватало… Сам скажу, не беспокойся. Заплатишь вдвойне, – закончил он, снова обращаясь к Мартыну.
– А втройне не хочешь? Вы сделали дело или нет? Узнали, что в ящиках?
– Да пошел ты на… Сам узнавай, если жить надоело! Они их берегут как зеницу ока. Полдороги ехали так, а полдороги – под пистолетом. Я в кабине, а Слон – в кузове. Я думал, что нас там же и пристрелят…
– Да ладно, это я уже слышал… Погоди, дай подумать.
– Думай, только побыстрее. Да, чуть не забыл.
Москвич велел передать, что он тобой очень недоволен.
Мартын задержал дыхание, досчитал до пяти и с шумом выпустил воздух. Однажды ему пришлось стать свидетелем того, как Владик выражал свое недовольство.
– Ну, козлы, – просипел Мартын, растирая ладонью горло. У него было такое ощущение, словно на шее уже затягивалась веревочная петля. – Ну, уроды. Двойную оплату вам? Вы меня под пулю подвели, суки лагерные! Сказал же: аккуратно!
– Да ты чего, Мартын? – резко сбавляя тон, спросил Сеня. – Чего ты взъелся? Ты испугался, что ли?
– Да, – сказал Мартын, – испугался. Сам испугался и тебе советую, иначе квакнуть не успеешь, как на том свете окажешься. Москвич – мужик серьезный, слов на ветер не бросает. Если он сказал, что недоволен, значит, можно шить белые тапки. Ты меня знаешь, Сеня, я такими вещами не шучу, так что подумай хорошенько.
– Да о чем думать-то? – растерянно спросил Сеня. – Чего делать-то теперь? Что ты меня пугаешь, говори толком!