– Бред.
– А если не бред? Ты ведь человек богатый, и знакомства у тебя обширные… Вот эти ящики, например.
Только не надо говорить, что конечный пункт их назначения – этот подвал. Это ты с перепугу их сюда приволок, а на самом деле везешь ты их в Турцию.
А там их кто-то ждет… Ждет и, возможно, думает: а надо ли платить Владику такие бешеные бабки? А не позвонить ли кому-нибудь из его знакомых, не попросить ли организовать несчастный случай на море? Конечно, знакомому придется заплатить, но все-таки меньше, чем пришлось бы отвалить Владику…
Продолжая плести эту чепуху, Дорогин внимательно наблюдал за лицом своего собеседника. Темное, словно вырубленное из твердого дерева, лицо Владлена Михайловича сохраняло бесстрастное выражение, и Сергей уже совсем было решил, что его слова бьют мимо цели, но тут у Самарина начала непроизвольно и страшно подергиваться левая щека.
Владлен Михайлович поспешно придавил ее ладонью, но Дорогин уже понял, что находится на правильном пути, и стал развивать свою мысль.
– И представь себе, – продолжал он, – что этот знакомый оказался умным человеком, привыкшим подстраховывать каждый свой шаг. Он мог нанять не одного исполнителя, а двух. Эти исполнители в нужный момент встретятся и смогут узнать друг друга по условному сигналу. Звучит, конечно, чересчур сложно, но на самом деле все проще пареной репы. Один едет в Одессу с грузом, чтобы убедиться в том, что он существует на самом деле, а второй сопровождает груз до места передачи и там делает что велено. Элементарно, правда?
Владлен Михайлович не ответил. Все смутные подозрения и страхи, терзавшие его на протяжении многих лет, всколыхнулись от слов Доронина с новой силой.
Его сделка с турецким партнером держалась исключительно на взаимном доверии – центнер фальшивых бумаг, расписок и договоров, которыми была обставлена эта сделка, ничего не стоил по сравнению с реальным весом и бархатистой гладкостью золотых слитков.
Золото и свинец всегда шли рядом, и в редкие минуты слабости Владлен Михайлович представлял себе, как у него забирают почти полтонны золота, оставляя взамен девять граммов свинца. Сейчас эта картина как живая встала перед ним, и Самарин отчаянно рванул на себе воротник рубашки.
– Ненавижу, – прохрипел он. – Ненавижу, господи… Кто? Кто тебя нанял?
Он подскочил к Дорогину и схватил его за грудки.
– Полегче, – сказал Дорогин. – Голова болит.
Все равно имени своего нанимателя я не знаю. Мне передали конверт с инструкциями и аванс. Кто передал – мне неинтересно. У меня хватает своих забот.
Я киллер, а не работник социальной сферы. Насколько я понимаю, закончить дело должен либо кто-то из пассажиров твоего корабля, либо один из членов команды.
– Кто? – повторил Самарин.
Дорогин растянул в улыбке запекшиеся губы, глядя Владлену Михайловичу прямо в суженные от бешенства глаза.
– Что это у тебя со щекой? – спросил он. – Нервный тик? Пора на пенсию, приятель.
Холодный и казавшийся маслянистым на ощупь ствол пистолета с силой уперся ему в подбородок. Дорогин понял, что пока его блеф удается, но вот как выпутаться изо всей этой болтовни, он не знал. Впрочем, решил он, это не так уж важно. Важно другое – выиграть время. Как говорится, будет день – будет и пища.
– Мне не нравится твой тон, – сообщил ему Самарин. – Ты пугаешь меня каким-то мифическим заговором и при этом ведешь себя так, словно у тебя в запасе еще одна жизнь. Или у тебя их девять, как у помойного кота? Видно невооруженным глазом, что ты сочинил все это на ходу, чтобы спасти свою шкуру.
– Так оно и есть, – легко согласился Дорогин. – Так что же ты медлишь? Пристрели меня, и все. Тебе же хочется, я вижу. Нет человека – нет проблемы. По крайней мере, будешь уверен, что я тебя не переживу. Правда, радоваться тебе придется недолго, но это уже меня не касается.
Некоторое время Самарин продолжал стоять в прежней позе, тяжело дыша и сверля Дорогина полными бессильной ненависти глазами. Потом он убрал от лица Сергея пистолет, перевел дыхание и вытер носовым платком выступившую на висках испарину.
Дорогин понял, что одержал победу.
– Ладно, – сказал Владлен Михайлович, – береженого Бог бережет. Что ты предлагаешь?
– Ничего, – сказал Дорогин. – Ты все это затеял, ты и предлагай.
– А ты наглец. Тебе не приходило в голову, что я могу просто шлепнуть вас обоих и дальше выкручиваться самостоятельно? В конце концов, это не первое покушение на мою жизнь… Если оно вообще планируется, это покушение.
– Вперед, – сказал Дорогин. – Не стесняйся.
Встретимся на том свете, думаю, очень скоро.
Самарин снова опустился на ящик и закурил трубку.
– Хорошо, – сказал он. – Я предлагаю следующее: завтра мы выходим в море. Ты называешь мне имя, я даю тебе шлюпку. Тебе и твоей бабе. Устраивает?
– А на берегу остаться нельзя? Мореход из меня…
– Нет! Прежде всего я должен быть уверен в безопасности груза, так что оставить вас на берегу я просто не могу.
– А откуда я знаю, что тебе можно верить? – спросил Дорогин. Несмотря на серьезность ситуации, его стал разбирать совершенно неуместный смех – впрочем, не более неуместный, чем разговор о доверии в сложившейся ситуации, – Тебе придется рискнуть, – недобро ухмыльнулся Самарин.
– За риск надо платить, – заметил Сергей.
– Нет, ты все-таки сверхнаглый тип! Сидит тут, привязанный к стулу, и говорит о плате.
– Вот о стуле я и говорю. Причем в самом широком смысле слова. У меня уже все затекло, а о женщине и говорить нечего. Может быть, ты перестанешь строить из себя дикаря?
Самарин хмыкнул, продолжая пыхтеть трубкой.
– Ты мне нравишься, – сказал он. – Даже жалко тебя отпускать…
– Контракт? – подыграл ему Дорогин без всякого энтузиазма. Этот спектакль окончательно вымотал его, голова болела неимоверно, и он уже начал всерьез побаиваться, что вот-вот грохнется в обморок.
– Может быть, – задумчиво проговорил Владлен Михайлович. – Чем черт не шутит?..
Старпом Нерижкозу, пригорюнившись, сидел на скамейке в глубине своего сада, подальше от ревущих динамиков стереосистемы, с отвращением курил свою «люльку» и старался не смотреть на дверь подвала.
Он был полон горестных мыслей о своем прошлом, настоящем и будущем. События последних двенадцати часов наглядно продемонстрировали ему, что идти до конца за Владленом Михайловичем Самариным – дело хлопотное, нервное и небезопасное.
Иван Захарович вздохнул, обвел взглядом сад и снова вздохнул, увидев Пузыря. Плечистый охранник, скинув рубашку, лежал в тенечке под грушей и с аппетитом уплетал сочные ароматные дули – гривна за килограмм, пять гривен за ведро – с таким видом, словно это были какие-нибудь подзаборные гнилушки. Оставалось тайной, когда он успел их натрясти, но Иван Захарович решил не вдаваться в подробности. Пузырь вообще не нравился Ивану Захаровичу, так же как и вся эта история с ящиками, и он не мог дождаться завтрашнего дня, когда вся эта катавасия закончится или хотя бы переместится подальше от его дома.