Преследователям пришлось притормозить – Навстречу шел тяжелый тентованный КамАЗ, лобовое столкновение с которым не сулило ничего хорошего даже крутым ребятам.
Окраина города неумолимо приближалась, и Дорогин понял, что гонку пора заканчивать. Нужно было только не дать автоматчику попасть в себя. Он уже выбрал место, где собирался поставить точку в этом состязании, и надеялся на счастливое стечение обстоятельств и на то, что преследователи знают трассу хуже, чем он.
В нескольких километрах от города шоссе делало крутой U-образный поворот, за которым резко сужалось перед тем, как перепрыгнуть ручей по постепенно приходившему в упадок мосту. Дорогин взял поворот на бешеной скорости, визжа покрышками и остервенело вертя руль. В зеркале он видел, что джип не перевернулся – точнее, едва не перевернулся.
Его вынесло на полосу встречного движения, и добрый десяток метров черная громадина шла на двух колесах, словно водитель вдруг решил продемонстрировать класс. Место для этого было выбрано не слишком удачное: дорога вдруг сузилась, взлетая на высокую насыпь, водитель джипа резко принял вправо, чтобы вернуться на свою полосу, и только теперь заметил несущийся навстречу закопченный и ржавый КрАЗ, сплошь покрытый черными потеками и нашлепками засохшей глины. Спасительный правый ряд был еще очень далеко – гораздо дальше, чем левая обочина, – и сидевший за рулем джипа Самолет шарахнулся влево, чтобы по обочине обойти несущуюся навстречу верную смерть.
Это ему почти удалось. Утробно рычащая, изрыгающая сизый дизельный перегар, тяжело громыхающая на ухабах грязная махина с ревом и лязгом промелькнула справа, но тут обочина кончилась, и черный японский джип, легко сбив хлипкое ограждение, воспарил над руслом почти пересохшего, сплошь затянутого ряской ручья.
Если бы у Самолета было время на отвлеченные размышления, он, несомненно, усмотрел бы некую связь между этим неторопливым, словно бы нарочно замедленным полетом и собственной кличкой.
Дорогин остановил машину сразу за мостом и медленно вылез из кабины. Ему пришлось перейти шоссе и подойти к самому краю насыпи, чтобы увидеть джип. В тот момент, когда взгляд его упал на смятую груду черного лакированного железа и неуместно сверкающего на сентябрьском солнце гнутого хрома, джип взорвался. Дорогин слегка прищурил глаза, когда плотная волна горячего ветра ударила его в лицо. Насколько он мог судить, из машины никто не выбрался.
– От судьбы не уйдешь, – сказал Дорогин, повернулся спиной к полыхавшему у самой кромки затянутой ряской воды дымному костру и пошел к своей машине.
За спиной у него завизжали тормоза, захлопали дверцы и послышались возбужденные голоса, но он ни разу не оглянулся.
Двумя часами позже в тот же день Владлен Михайлович Самарин сидел за столом в своем офисе и чистил трубку. Слева от него мерцал голубоватым светом экран компьютера, а справа неподвижно висели в мертвом прокуренном воздухе кабинета вертикальные полоски жалюзи. За окном был день, но в кабинете горел свет: Владлен Михайлович не стал поднимать роллеты. Гибкая непроницаемая броня на окнах давала ощущение покоя и полной отрешенности от внешнего мира, помогая сосредоточиться на ожидании. Дмитрий, который давным-давно должен был позвонить и доложить о том, что работа сделана, почему-то задерживался со звонком и, более того, не отвечал на звонки Владлена Михайловича.
Усилием воли Самарин заставил себя не дергаться: он, как никто, знал, что убийство – дело тонкое.
Потребовалось почти два месяца, чтобы выследить этого Дорогина, и по сравнению с бесконечными семью неделями лишняя пара часов выглядела сущим пустяком. Но именно этот пустяк не давал Самарину покоя, тревожа, как заноза, и мешая заняться текущими делами. Дмитрия могла задержать тысяча обстоятельств. Например, Дорогина могло просто не оказаться дома: он – птица вольная, летает, где хочет, вот только непонятно, на что живет. Неужели он не врал, говоря, что его основная специальность – киллер? Если это соответствовало действительности, то молчание Дмитрия и его напарника представало в несколько ином, довольно зловещем свете.
Владлен Михайлович раздраженно отбросил металлический стерженек, которым чистил трубку, и полез в ящик стола за табаком. Набив трубку до половины, он отшвырнул и ее: он больше не мог курить, сколько же можно курить, в самом-то деле…
Он протянул руку и утопил податливую клавишу селектора, вызывая секретаршу. Он заметил, что рука не дрожит, и коротко усмехнулся уголком рта: все его тревоги и страхи во все времена были лишь легким волнением на поверхности океана, никогда не затрагивавшим темных непрозрачных глубин и уж тем более не способным поколебать гранитное ложе океанского дна. Так было всегда и так останется на все времена: он тверд, как гранит, и терпелив, как морское дно, знающее, что через миллионы лет вода высохнет и оно увидит солнце.
Аглая Викторовна вошла, неслышно ступая, и остановилась у стола, ожидая распоряжений.
– Аглая Викторовна, голубушка, – сказал Самарин, – будьте так добры, сделайте мне кофейку – покрепче и без сахара. Да, и приберите здесь, если вас не затруднит, – видите, как я насвинячил. Только сначала, пожалуйста, кофе.
Аглая Викторовна молча кивнула и вышла, грациозно перебирая суховатыми ногами на высоченных шпильках. Владлен Михайлович, не сдержавшись, криво усмехнулся: он всегда испытывал странное удовольствие, отдавая своей секретарше подобные распоряжения. Конечно, она была всего лишь секретаршей, но предлагать ей собрать рассыпанный по полу табак было все равно что заставлять королеву Великобритании чистить себе ботинки. Было в ней что-то от престарелой гейши на новый лад: то же величие и та же молчаливая покорность воле хозяина – разумеется, строго в рамках служебных обязанностей.
Аглая Викторовна вернулась через несколько минут, молча поставила на край стола подносик с кофе, так же молча присела, подобрала с пола трубку и стальной стерженек, положила все это рядом с подносиком, снова вышла и вернулась с пылесосом. Лицо ее во время всех этих манипуляций оставалось бесстрастным и вежливым, словно она не прибирала за распоясавшимся экс-подполковником, а перепечатывала на машинке приказ о повышении собственного жалованья.
– Кстати, – сказал Владлен Михайлович, – Аглая Викторовна. Скажите мне, как это выходит, что за все время нашей с вами совместной работы вы ни разу не попросили прибавки к жалованью?
– Мне больше нравится выражение «заработная плата», – спокойно сказала Аглая Викторовна, выключая пылесос. – А что касается прибавки, то меня вполне устраивает то, что я имею. Кроме того, вы и так увеличиваете мне зарплату чуть ли не каждый месяц.
– Это потому, что я вас ценю, – серьезно сказал Самарин. – Хотите получать тысячу долларов в месяц? Скоро я смогу себе это позволить. Кстати, что там с нашим объявлением?
– Звонят, – ответила Аглая Викторовна, спокойно пропустив мимо ушей намек насчет тысячи долларов в месяц. – Никогда не думала, что в Москве столько аквалангистов. За утро поступило около сотни звонков. Я предлагаю всем составить резюме и переслать на наш почтовый адрес.