Вполне могло случиться, что Бахрушин появится прямо сейчас столкнется с Комбатом нос в нос, и тогда, поди, объясни Рублеву, почему не открывал дверь!
«Черт с ним!» – Андрей потянул засов и распахнул дверь.
Он сразу же узнал Мишаню, лишь только встретился с ним взглядом.
– Андрюха! – взревел тот и обнял Подберезского.
– Нельзя – через порог, – Андрюха перетащил Мишаню на свою территорию и тут уж принялся мять.
Комбат стоял в стороне, на время забытый друзьями, и радостно улыбался, думая при этом:
«Старая дружба не проходит, она словно хроническая болезнь. Можно ходить годами, не вспоминая о ней, а прижмет, и поймешь, ничего важнее в жизни нет».
– Батяня, ты почему не позвонил, не сказал мне?
.
– До тебя дозвонишься, – ухмыльнулся Рублев, пожимая Подберезскому руку.
И это эмоциональное рукопожатие по сравнению с бурей чувств, проявленных Мишаней, казалось верхом спокойствия.
– Ах, да, меня дома не было, – Андрюха отвел взгляд, потому как Комбат по глазам понимал, врет он или говорит правду.
– Чего тут гадать, – предложил Мишаня, – к тебе ехали, тебя и застали, – и он извлек из кармана две бутылки водки. – Комбат сказал, что закусь у тебя найдется.
– У меня и выпить навалом, – широким жестом Андрюха показал на бар, где в закрытом на ключ холодильнике со стеклянной дверцей громоздились бутылки с выпивкой.
Дверь закрыли. Комбат по-хозяйски уселся за один из столиков, придвинул к себе половинку гранаты, старательно промытую барменом, и закурил.
– Андрюха, это ж сколько вы с Мишаней не виделись?
Андрей задумался. Получалось, что три года. Но признаваться в этом не хотелось. Что за друзья, которые не видятся годами?
– Долго, – произнес он.
– Значит, за встречу не грех и выпить. Подберезский вернулся из-за стойки с тремя насухо протертыми высокими стаканами и минералкой в двухлитровой пластиковой бутылке, которую зажал под мышкой. Из закуски он поставил глубокую тарелку с салатом, порезанное вяленое мясо и вазу с солеными орешками.
– Посмотри, какой Мишаня крутой стал! – Комбат был горд за Порубова.
– Бывают и круче, – безразлично заметил Подберезский. – Мне Мишаня дорог не костюмами и деньгами, а тем, что он меня из-под огня вынес, когда другие боялись голову из-за камней высунуть.
– Ну, ты и скажешь, боялись! – обиделся Комбат. – Среди моих ребят таких один-два и обчелся. Трусы у меня не задерживались.
– Можно подумать, я не боялся, – вставил Мишаня, – каждому страшно под пули голову совать. Я сам настоял, чтобы Комбат меня отпустил, желающих хватало.
– Когда я на солнцепеке лежал, мордой в камень уткнувшись, я совсем по-другому на мир смотрел.
Мишаня с непониманием смотрел на пустой стакан перед собой. По его разумению разливать водку являлось привилегией хозяина.
– Андрюха, в кои веки мы с тобой встретились!
Подберезский легко подхватил бутылку с водкой, свинтил пробку, налил в два стакана. Себе наливать медлил, его рука остановилась на полдороге с наклоненной бутылкой. Жидкость доходила почти до самого среза горлышка, чуть-чуть наклони и польется. Подберезский был в замешательстве. Предстоящая встреча с Бахрушиным требовала оставаться трезвым, как стеклышко, да и с женщинами он предпочитал совершать забавы на трезвую голову.
– Чего засомневался? – усмехнулся Комбат, не узнавая своего бывшего подчиненного, одного из немногих, умевшего пить наравне с ним самим.
– Нельзя мне сегодня, – через силу проговорил Андрюха и налил вместо водки минералку.
Мишаня вновь присвистнул, тут же спохватился и сплюнул через левое плечо.
– Так не пойдет, – твердо сказал он.
– Погоди, Мишаня, а вдруг у человека появилась веская причина?
– Ты что, закодировался?
Подберезский отрицательно мотнул головой.
– Заболел? – предположил Рублев. Подберезский вновь мотнул головой, но уже не так убежденно.
– Точно, заболел. Небось, антибиотики пьет? – подколол друга Мишаня Порубов. – Как они там называются… – он несколько раз щелкнул пальцами, пытаясь вызвать из памяти название антибиотика, – трихопол.
– Да, все болезни – от старости, – проговорил Комбат, – и только венерические – от удовольствия. Где ты эту дрянь поймал? – Не в этом дело, – отводя взгляд, проговорил Андрей Подберезский и сжал в пальцах стакан.
– Не хочешь, не говори, – Комбат и Порубов переглянулись. – Странный ты, Андрюха, темнишь чего-то.
Подберезский зло выплеснул минералку на бетонный пол и налил на дно водки, чуть-чуть, в полмизинца.
– Если антибиотики пьешь, тебе и столько нельзя.
– Я же сказал, что здоров, – сильней разозлился Андрюха.
– Ну что ж, за встречу, – осторожно предложил Рублев и, боясь разбить стакан из тонкого стекла, чокнулся с Подберезским. – У нас в Москве неплохая команда сложилась, – закусив выпивку, принялся рассказывать Порубову Комбат, – я, Андрюха и полковник из ГРУ. Ты его, Андрюха, давно видел?
– Недавно.
– Как он?
– Неплохо, – односложно отвечал Подберезский, понимая, что Бахрушин не одобрит присутствие в тире Порубова.
«Как их отсюда выпроводить, – напряженно думал Андрей, – чтобы не обиделись?»
Без санкции Бахрушина он не мог взять на себя ответственность рассказать Комбату и Михаилу Порубову правду.
– Еще не женился? – Комбат подмигнул Под-березскому.
– За пару дней такие дела не делаются.
– У тебя на лице, Андрюха, написано, что у тебя появилась постоянная женщина.
– С чего ты, Борис Иванович, взял?
– Одеваться дорого и со вкусом стал, одеколоном от тебя хорошим пахнет, бреешься теперь не с утра, а с вечера.
Андрюха машинально взялся рукой за щеку. Точно, он побрился совсем недавно.
– Если один спать ложишься, то к чему с вечера бриться?
Комбат и Порубов рассмеялись.
– Вычислил тебя Батяня, – Порубов засыпал в рот пригоршню орешков и повернулся к Рублеву вместе со стулом. – У него свидание сегодня. Как бы хороши друзья ни были, а женщину на них он не променяет. Ты нам, Андрюха, честно скажи, когда она к тебе придет, чтобы мы успели смотаться.
– Бросьте, все это выдумки, – сказал Андрей, но по его лицу было видно: все предположения Комбата – чистая правда.
– Как это я сразу не догадался? – Борис Иванович рассматривал этикетку на водочной бутылке. – Всех сотрудников из тира выпроводил, дверь не сразу открыл, выбрит, надушен, рубашка светлая…