– Ужасно!
– Я когда узнал, у меня такое чувство было, Матвей, что у меня правую руку отрезали. Где я тебе ПТУРСы доставал, помнишь? Так вот, у него, любимого.
А теперь мне обратиться туда нельзя, за его столом сидит другой человек, глупый, вздорный. Как говорится, ни себе, ни людям.
– Полгода назад «Иглы» никому не требовались, а зачем доставать то, что никому не надо, о чем тебя не просят? Дорога ложка к обеду.
– Знаю, знаю, куда ты клонишь, дорогой ты мой, Матвей Иосифович. – Ну, нет у Мешкова, нет! Чего другого попроси, с чистой душой, за полцены, себе в убыток, а вот «Игл» у меня нет.
– Скверно, скверно, – пробурчал Толстошеев.
– Огорчил я тебя, наверное?
– Огорчил, – признался Толстошеев. – Но не мог же я у тебя по телефону спросить!
– Точно, по телефону о таких вещах не спрашивают, это только с глазу на глаз можно. Вот, как мы с тобой сейчас, сидим друг напротив друга и калякаем.
Затем внезапно прозвучал вопрос, который заставил Толстошеева напрячься:
– Сколько заплатишь за одну?
– Это что, может изменить дело?
– Ну, ты скажи, а я мозгами пораскину. Может, не всей партией сразу, а по одной соберу.
– Столько ты не соберешь, – промямлил Толстошеев. – Тысяч по сто за каждую.
– Мне или тебе?
– Конечно, тебе! Свой барыш я не дурак называть.
– Хорошая цена, но все равно не могу.
– Какого черта спрашивал?
– Когда по базару ходишь, иногда спрашиваешь, сколько стоит даже то, чего покупать не собираешься. Так, на всякий случай, может, кто и подвернется.
– Ложка к обеду хороша, – повторил Толстошеев.
– Вот-вот, а когда кровь хлебать начнут, думаю, тысяч по двести пойдут.
– Может быть. Ты знаешь, я войну не люблю. В аварийном «Рафике» два гээрушника смотрели друг на друга широко открытыми глазами.
– Ну и ну! – бормотали они, прислушиваясь к голосам торговцев.
– Давай еще одну закажем, – глянув на пустую бутылку, произнес Мешков.
– Давай, – Толстошеев поднял руку, и тут же появился официант. – Нам еще бутылочку.
– Сию минуту, господа! – официант, ловко маневрируя между столиками, пробрался к бару и вернулся со второй бутылкой «Абсолюта».
– Пропал день, – разливая водку, произнес Толстошеев. – Может, хоть с бабами развлечемся, а, Мешков?
– Можно! Только кто платит?
– Ты платишь, – сказал Толстошеев.
– Почему я?
– Потому что я тебе прошлый раз кучу денег отвалил.
– Так ты же отвалил за работу.
– А ты мне даже спасибо не сказал.
– Сколько ты себе отвалил, я же не спрашиваю! Давай ты заплатишь, мне хоть какое-то утешение.
Толстошеев посмотрел на девиц. Те, как две кобры на звук флейты, повернули головы, но без метрдотеля подойти к столику не решались.
– Решился?
– Хорошо, я заплачу. Только, знаешь, у меня с собой денег нет, – Мешков вытащил портмоне, развернул его и показал Толстошееву. У Толстошеева появилось желание плюнуть прямо в портмоне на фотографию жены и двух дочерей Мешкова.
– Погоди-ка, – он завладел бумажником и отыскал хитрое отделение под молнией, запустил туда два пальца, вытащив тонкую пачку банкнот – триста долларов. – Так говоришь, у тебя денег нет?
– Так это же не деньги, Матвей! Какие это деньги? От жены заначка.
– Слушай ты, полковник долбанный, – мрачнея, произнес Толстошеев, – если тебя с этой заначкой какие-нибудь ваши сраные особисты повинтят, не отбрешешься, что это заначка от жены. И если у тебя заначка такая, то сколько же у тебя под паркетом спрятано?
– Отдай бумажник.
Толстошеев вернул бумажник Мешкову, а деньги бросил ему на тарелку. В портмоне имелось еще одно потайное отделение, в котором лежало семьсот долларов.
«Хорошо еще, что этот урод до них не добрался!» – подумал Мешков, пряча деньги в портмоне.
– Ладно, бог с тобой, я плачу, – согласился Мешков. – Ну, честное слово, забыл, что деньги спрятал!
– Будет тебе байки рассказывать! Это ты особистам расскажешь, что тебе враги подбросили, чтобы скомпрометировать перед командованием. Позови-ка метрдотеля, – обратился к проходящему мимо официанту Толстошеев.
Метрдотель не заставил себя долго ждать:
– Что угодно, господа? Смотрю, хорошо сидите, разогрелись, – он уже догадывался, о чем пойдет разговор.
– Так ты нам не сказал, во сколько эти две красотки обойдутся?
Метрдотель опять виновато заморгал, затем наклонился к Толстошееву и произнес на ухо:
– Матвей Иосифович, мой шеф сказал, что это вам подарок на всю ночь. А завтра поутру он машину пригонит к вам в автосервис.
– Понял, – кивнул Толстошеев. Мешков, как ни старался услышать или хотя бы отгадать по движению губ сумму, не сумел.
– Иди, пригласи. И пусть стол освежат, девчонкам конфет и чего захотят, – шутливо произнес Толстошеев.
– Сколько? – прошептал Мешков, когда метрдотель направился к девицам.
– Триста, – не моргнув глазом брякнул Толстошеев, – и только потому, что ты со мной. Так что, платить придется мне твоими деньгами, так будет дешевле.
Мешков, не таясь, протянул Толстошееву бумажник. Тот вытащил три купюры и сунул их в нагрудный карман рубахи. Деньги чуть просвечивали через тонкий хлопок.
Девицы тут же защебетали и принялись знакомиться:
– Я Лиля, она Юля.
– А я Матвей, он Саша – Александр. Что будете пить, Юля и Лиля?
Мешков так и не понял, как зовут какую девушку. Но это была не та информация, из-за которой стоило откладывать удовольствие. Мешков опустил руку под стол и, глядя поверх Толстошеева, двинул ладонь вперед, готовясь сжать пальцы на женском колене, как вдруг почувствовал под ладонью сукно брюк.
Толстошеев вздрогнул и погрозил Мешкову пальцем. Тот повел руку в сторону и сразу же скользнул под юбку одной из девиц.
По выражению лиц Юли и Лили было невозможно понять, кому именно он попал, а сразу после конфуза с Толстошеевым Мешков не смог сориентироваться.
«Ну и черт с ними, – подумал Мешков, опрокидывая рюмку водки, – бабы все одинаковые. За триста баксов им придется изрядно попотеть, уж я постараюсь», – Мешков глубоко вздохнул.
Остроухов с Третьяковым понимали, что вряд ли разговор теперь пойдет о деле, но сами принять решение они не могли. Третьяков поднялся и небрежно бросил Остроухову: