Book.

Во-вторых, Решение вообще могли разрабатывать офицеры штаба, такое в практике случается, а командующий лишь его утверждал. Поскольку, скорее всего, оно имело форму рабочей карты и на ней отсутствовали какие-либо, указания на то, что это именно Решение командующего, то ее просто со временем уничтожили при очередном расхламлении секретной части.

В-третьих, наконец, Решение или оперативная часть плана могли во время перехода оказаться не на крейсере «Киров» где находился командный пункт командующего, а на штабном судне «Вирония», которое до Кронштадта так и не дошло. Но в последнее не хочется верить, так как если на командном пункте командующего отсутствует оперативная часть плана проводимой операции, то это говорит или о крайне низкой организации штаба — или о том, что этим планом никто и не собирался руководствоваться.

Отсутствие Решения или оперативной части плана лишает нас возможности увидеть оценку командующим обстановки, и в частности противника. Не хотелось бы заниматься гаданием, но определенные, вполне обоснованные предположения можно сделать. Меньше всего командующий знал об авиации противника, но по опыту двух месяцев войны легко сделать вывод, что конвои атаковывались небольшими группами бомбардировщиков без истребительного прикрытия. Когда над судами появлялись советские истребители, противник отказывался от атак наших транспортов. Одновременно было очевидно, что при выходе в море большой массы кораблей и транспортов уже через 3–4 часа нужно ожидать массовые налеты германских бомбардировщиков, которые при необходимости могут обеспечиваться истребителями. Аэродромная сеть на южном и северном побережье Финского залива вполне это допускала. На большие знания и рассчитывать не приходилось, так как определить предполагаемый наряд авиации противника разведка просто физически не могла. Но и из имеемых данных необходимость организации действенной противовоздушной обороны сил флота на переходе морем наверняка не вызывала сомнения.

Вопрос состоял в том, как это сделать при таком огромном количестве обороняемых объектов, да еще с учетом того, что основным строем на переходе будет кильватерная колона. Естественно, прежде всего хорошо бы привлечь истребительную авиацию флота. На 22 августа в ее состав входили боеготовыми самолеты: Як-1 (6 машин), МиГ-1 (22 машины) и ЛаГГ-3 (3 машины), а также И-15 (21 машина), И-16 (63 машины) и И-153 (46 машин). То есть количественно машин было достаточно. Тем более что специально для прикрытия сил флота во время прорыва планировалось создать группировку истребителей из состава ВВС КБФ и Ленинградского фронта в количестве 65 машин, правда, неясно, каких типов. Новые истребители могли патрулировать на удалении 150 км 50 минут с резервом времени на 15-минутный воздушный бой, старые самолеты имели эти показатели приблизительно в два раза меньше. Одновременно на такое удаление они бы смогли реально сделать два, максимум, три вылета за весь день.

При первичном планировании перехода командующий флотом рассчитывал на аэродром Липово на Кургальском полуострове. Оттуда новые истребители доставали до меридиана о. Мохин, а старые — до Гогланда. Однако еще до оставления Таллина советские войска уже отступили за реку Луга и заняли оборону восточнее Копорья. Таким образом, вся авиация флота оказалась в районе Ленинграда, и ближайшим аэродромом стал Ораниенбаум. Отсюда и новейшие истребители могли надежно прикрыть суда и силы флота только от Гогланда, а старые находились бы над островом всего десяток минут. А ведь подготовь Военный совет флота хотя бы взлетно-посадочную площадку подскока на Гогланде или Лавенсари — и авиация противника получила бы достойный отпор. Это не из области фантастики, а вполне реальная вещь! Кстати, аэродром на Лавенсари появился уже менее чем через год. На сооружение подобной площадки силами флота, находящимися в Кронштадте, в тех условиях понадобилось бы несколько недель. Так что начнись сооружение посадочной полосы и создание запасов топлива хотя бы тогда, когда Таллин уже оказался в окружении, то к 28 августа, хоть какой-то примитивный аэродром уже функционировал бы. То есть его отсутствие — это банальный просчет командования флотом, отсутствие предвидения.

Параметр воздушной цели

В те годы зенитная артиллерия являлась вторым по эффективности средством борьбы с авиацией. Но чтобы лучше представить, чем располагал командующий флотом, разберемся с тем, что представляли из себя корабли в отношении ПВО. Так вот, все они, кроме крейсера и новых эсминцев, могли прикрыть суда только в том случае, если авиация будет прорываться к объектам удара через них. Существует у зенитчиков такое понятие, как «параметр воздушной цели», — наименьшее расстояние, на которое приближается пролетающая мимо воздушная цель, или, иначе, проекция на водной поверхности перпендикуляра от курса самолета на корабль. Он характеризует способность сбить воздушную цель, летящую не на тебя, а на другой корабль или судно.

Величина параметра воздушной цели всегда значительно меньше максимальной дальности стрельбы и сильно зависит от скорости цели. Например, 76-мм артиллерия эсминцев способна была поражать германские бомбардировщики, летящие с параметром 1–1,5 километра. Таким образом, в идеале эсминец мог держать оборону против воздушного противника «на фронте» не более двух-трех километров или несколько более одной мили. Получается, что для надежного прикрытия двух-трех транспортов нужно до четырех эсминцев; в крайнем случае, два — на левом и правом траверзах обороняемых объектов. Что касается крейсера, то он со своей 100-мм артиллерией мог удерживать «фронт» до 4–5 км.

Видимо, командующий мало что знал о береговой артиллерии на мысе Юминданина, хотя в его распоряжении имелись силы и средства которые можно было бы нацелить на разведку этих объектов. Но, по имеемым документам, создается впечатление, что выявлением фактической угрозы коммуникации со стороны береговой артиллерии никто не занимался. Отчасти это можно объяснить тем, что уже в середине августа приняли решение идти посредине Финского залива, а здесь эффективность огня артиллерийских батарей противника во всех случаях была мала.

Учитывая, что почти во всех описаниях Таллинского прорыва присутствует эпизод чуть ли не артиллерийской дуэли крейсера «Киров» с германской береговой батареей, требуется внести некоторую ясность. Чтобы вести прицельный огонь по кораблю, надо наблюдать его корпус, хотя бы верхнюю палубу, иначе почти невозможно определить курсовой угол. Но главное — нужно видеть всплески от падения собственных снарядов, в противном случае просто нельзя корректировать огонь.

Пускай наблюдатель на берегу находился на высоте 10 м, высоту борта крейсера примем за 6 м, в этих условиях дальность видимости составит 110 кб. Дальность стрельбы 170-мм германских орудий не превышала 20 км. Таким образом, все параметры, влияющие на точность стрельбы, находились на пределе, и по этой причине говорить о какой либо эффективности огня германских береговых батарей на дистанциях более 100 кб просто не приходится — попадание могло быть только случайным.

Теперь об эффективности стрельбы крейсера по батарее противника. Для кратковременного подавления стандартной полевой батареи требуется не менее 150 снарядов калибра 180 мм. Но это при условии знания ее местоположения с точностью до 10 м и всех прочих идеальных условий! Где на самом деле находилась батарея, никто не знал. В этих условиях все разговоры о том, что «Киров» заставил замолчать береговую батарею, — просто досужий вымысел: снаряд крейсера мог залететь на огневую позицию противника только случайно. А прекращала стрельбу германская артиллерия, скорее всего, потому, что просто не видела своих всплесков, чему, безусловно, способствовали ставившиеся дымовые завесы. Вообще германская береговая артиллерия действительно могла стать реальной угрозой только при следовании южным маршрутом.