И это было справедливое решение — кто имел больше прав на оставшееся еврейское добро: пассивная городская масса или тяжело потрудившиеся на «переселении виеситских жидов» молодцы и патриоты?
Одним из руководителей латышских полицейских в Тукумсе был бывший страховой агент Янис Ниедра, который почему-то любил ходить наряженным в мундир лейтенанта латвийской армии. Всех евреев Тукумса собрали в двух городских синагогах, которые служили такими временными концентрационными лагерями. В провинции так делали часто. Людей там продержали около двух недель и уже в середине июля 1941 года начали постепенно расстреливать.
Сначала за город, в сторону Валгумского озера, вывезли большую группу молодых и сильных мужчин, которые вырыли там большие могилы для себя и всех остальных, кто дожидался смерти в синагогах. Мужчин расстреляли. На следующий день, а точнее, следующей ночью, туда же, к Валгумскому озеру, на грузовиках группами по двадцать-тридцать человек из тукумских синагог вывезли остальных — женщин, детей и стариков — и расстреляли. Всего в эти жаркие июльские ночи было расстреляно около 250–300 человек.
В начале ноября 1941 года немецкий гебитскомиссар города Валмиеры Ханзен отправил своему руководству очередной отчет обо всех заслуживающих внимания событиях, имевших место в октябре. Тон документа был сурово-негодующим.
«…Я убежден, что расстрелы коммунистов, которые продолжаются до сих пор, оставляют у части местных жителей очень неблагоприятное впечатление. При этом я не хочу заключить, что Видземе (часть Латвии, где находится город Валмиера. — Примеч. авт.) была бы сильно инфицирована коммунизмом. Но в моем округе уже в первые дни после вступления немецкой армии сотни коммунистов были расстреляны людьми из латышской самообороны, или, иначе, латышской полиции. Немецкая полиция безопасности во время первых расстрелов держалась в стороне…
Насколько мне известно, за последнее время в моем округе ликвидировано 30–40 арестованных, почти все они были бывшими коммунистами. Евреи были перебиты ранее. Расстрелы производились, но мне о них заранее не сообщалось. Начальник местной полиции безопасности информировал меня только тогда, когда часть арестованных была уже ликвидирована. Я получил сообщение исключительно информативного характера. Как мне объяснил представитель полиции безопасности, у меня права чем-нибудь возразить нет. От своего руководства он получил указание в этом смысле поступать самостоятельно.
Я крайне неудовлетворен подобным порядком, поскольку, по моему мнению, нельзя легкомысленно выносить вердикт о жизни или смерти любого обвиняемого. Право решать, необходимо ли ликвидировать какого-нибудь человека, принадлежит, по моему мнению, только гебитскомиссару».
Местная полиция перестаралась до такой степени, что у гебитскомиссара Ханзена лопнуло терпение…
Город Даугавпилс на востоке Латвии немцы заняли пятью днями раньше, чем Ригу, 26 июня. В течение трех последующих дней латышские националисты, которые практически контролировали ситуацию в городе, ждали указаний, как в конце концов поступать с евреями. Только 2 июля они получили подробные инструкции из рижского штаба самообороны, которым руководил полковник-лейтенант Вейсс. Всем евреям-мужчинам было велено собраться на торговой площади, где они простояли под палящим солнцем целый день. Там же сразу застрелили Лейзера Гольденберга за то, что он «нарушил строй», а Майера Мейеровича — за то, что осмелился разговаривать с подошедшей женой.
Мужчин поместили в городскую тюрьму, затем отобрали группу людей, которых увезли в лес в Стропы и там расстреляли. Потом полицейские решили поразвлечься. Они выстроили оставшихся и сказали, что нужно расстрелять еще двух человек, пусть двое вызовутся добровольно, а не то придется перестрелять всех. Интересно посмотреть на жидовский героизм! Добровольцами на казнь вызвались даугавпилсские раввины Фукс и Магид…
На следующий день часть арестованных уничтожили в парке железнодорожников, который располагался рядом с тюрьмой. Вот как это было. Из показаний Давида Львовича Липковича: «По приказу немцев в Двинске, это было 28 июня 1941 года, нас всех, мужчин еврейской национальности, согнали в тюрьму, приблизительно 5500 человек.
После этого нас продержали три дня совершенно без питья и питания. На третий день начались первые расстрелы. Расстрелы происходили в тюремном дворе и в так называемом железнодорожном саду около товарной станции. Утром, примерно в три часа, не помню, какого это было числа, но это было спустя неделю после того, как мы сидели в тюрьме. Нас 400 человек вывели из тюрьмы внутрь этого сада и поставили по 4 человека в ряд. Я был в последнем ряду. В этом саду начался расстрел. Сзади и спереди стреляли. Я страдаю близорукостью и сразу не понял, что происходит, но когда наш ряд подошел ближе к яме, я увидел своего родственника, брата моей жены, и мы с ним начали прощаться при подходе к яме. Эта яма была полная убитыми евреями. Я подошел и стал на край ямы. Но в меня не стреляли, сказали, чтобы я пошел обратно. Я сразу не понял, чего от меня хотят, и продолжал стоять, и тогда немец, который стрелял, ударил меня прикладом и я ушел. За мной следом шел конвоир и сказал, что мне дадут лопату, чтобы зарыть расстрелянных. Когда я пришел обратно в тюрьму и зашел в камеру, мне лопаты не дали. Должны были послать других закапывать убитых. В камере оставшиеся товарищи спросили, где я был, я от волнения сразу не мог говорить, но успокоившись, сказал, что эти люди солнца больше не увидят. В камере поднялся плач, шум, крик, так как там остались родственники, родители, дети. На следующий день опять нас выстроили человек 400 во дворе, заставили заниматься физкультурой, гоняли по двору тюрьмы, потом начали вызывать по списку специалистов. Я, как специалист по авторемонту, меня также вызвали и после этого я стал работать в Двинской мастерской фельдполиции…»
И потянулась череда казней, расстрелов и всевозможных надругательств над евреями в Даугавпилсе, в городе, где до войны каждый четвертый был евреем. Местное латышское самоуправление и полиция в своем рвении переплюнули даже немецких хозяев, заставив даугавпилсских евреев нашить желтые звезды на груди, на спине и на левой ноге. Генеральный комиссар Латвии доктор Дрекслер приказал евреям носить желтые звезды лишь на спине и груди, а кроме того, приказ генерального комиссара вышел месяцем позже распоряжения властей Даугавпилса.
Еще не успели войти немецкие войска, а расправа над евреями уже кипела вовсю в маленьких городках на востоке Латвии — в Резекне, Лудзе, Зилупе…
В Елгаве еще в августе 1941 года появилась табличка с надписью: «Елгава Митау — ист юденфрей!» (свободна от евреев). В городе, где была достаточно большой еврейская община и откуда происходили многие известные деятели сионизма в Латвии, убийства и надругательства над евреями были особенно жестокими. Уже упоминавшийся здесь Макс Кауфман свидетельствует в своей книге: «Тамошние евреи уничтожались самым безжалостным образом. Многих из них загнали в синагогу, чтобы там сжечь, а остальных (доктор Левит с другими) расстреляли прямо на кладбище. Особенно трагически оборвалась жизнь семей торговцев Дизенцика и Хиршмана. Их перед смертью заставили себе рыть могилы. Директора школы Бовшовера и его ребенка выгнали на базарную площадь, где и расстреляли…»