Все четыре женщины встретили меня, хором произнеся негромкое: «Намаете». Одна из них прикрывала лицо краешком сари, но я все-таки сумела разглядеть его изящные черты, настолько тонкие, что с трудом можно было поверить в то, что когда-то она была мужчиной. Напротив, руководитель и гуру этой колонии по имени Бина оказалась на несколько сантиметров выше меня, с широкими черными бровями, громадной тяжелой челюстью и настоящим боксерским носом, хорошенько потрепанным не в одном десятке боев. Внизу мне уже сообщили, что она неплохо говорит по-английски.
– Это вас удивляет? – спросила она. – Большинство из нас неплохо говорит на нескольких языках, так как мы много путешествуем по стране. И далеко не все – выходцы из низших каст. Я сама происхожу из среднего класса, из семьи торговца и изучала английский в колледже. – Она налила мне чаю. – Знаете ли, вы не сможете увидеть тело Сами, и я даже не имею права обсуждать с вами подробности ее похорон. Это секретная часть наших ритуалов.
– Я просто хотела задать несколько вопросов по поводу того, почему, как вам кажется, Сами оказался в Бомбее.
– На протяжении последних пяти или шести лет ей очень нравился Бомбей. Сюда она приезжала только отдыхать и затем без всяких предупреждений отправлялась туда опять... Сегодня здесь, завтра уезжает и общается там со всякими дурными людьми.
– А что это были за дурные люди, Бина?
– Подонки с темных окраин киномира, хулиганье, «зенана» – юноши, наряжающиеся хиджрами, чтобы заниматься проституцией. Я – приличная женщина и хочу дать своим дочерям достойное воспитание. Много раз мне приходилось штрафовать Сами: пятьдесят одна рупия – за катание на велосипеде, пятьдесят рупий за пользование бритвой вместо вырывания волосков с помощью пинцета, чтобы кожа оставалась гладкой.
Я поморщилась, вспомнив боль, которую испытала в тот единственный раз, когда мне проводили восковую депиляцию на ногах.
– Значит, вашим дочерям не разрешается бриться?
– Домашний гуру вправе решать этот вопрос, – ответила она высокомерным тоном пожилой статс-дамы. – Конечно, хиджра может жить и самостоятельно, но жизнь без гуру – все равно что жизнь без матери. Как вы сможете добиться хоть какого-то положения в обществе? Каждый скажет вам: «Посмотрите, у нее нет матери. Как она вообще может существовать?» Мать – это ваша сущность.
– И Сами агрессивно реагировал на ваши наказания? – продолжала я свои расспросы.
– Неужели вы позволили бы своим детям критиковать ваше поведение?
– У меня нет детей. – На свете и без меня хватает нежеланных матерей.
– Но дети воплощают в себе надежду! А вы находитесь в том возрасте... и довольно привлекательны. – Она окинула осуждающим взглядом мою одежду в мальчишеском стиле. – На что же вы рассчитываете? Кто защитит вас в старости? В преклонном возрасте для нас всегда найдется место в семействе хиджры. А кто будет заботиться о вас, когда вы состаритесь? – Бина сочувственно покачала головой. – Это как раз то, что я никогда не могла понять в западных женщинах. Моя мечта – иметь детей. А здесь гуру – Мать для всех. Многие хиджры впервые приходят сюда совсем маленькими детьми. Порой они даже не знают своих настоящих родителей. Постепенно и очень-очень медленно они учатся быть настоящими леди и вести себя соответствующим образом.
– А Сами? Не потому ли он оказался на пляже Чоупатти, что не захотел вам повиноваться?
И тут только командирская манера Бины смягчилась, и стало видно, как в ней борются материнские чувства с природным характером боксера-профессионала. По ее словам, Сами была хорошей девочкой-христианкой, посещавшей среднюю школу при монастыре до девятого класса.
– Вечно сидела за книгой. С утра до вечера. Но до того, как она нашла нас, ей приходилось торговать своим телом, потому что ее папе и маме Сами была не нужна. Они говорили, что она позорит их, одеваясь в женскую одежду. Но Сами была наделена большим художественным талантом. – Бина указала на настенный фриз. – Это сделала она. Сами скопировала узор с книги. Она могла в точности повторить какой угодно орнамент. – Некоторое время Бина пристально, испытующе всматривалась в меня, прежде чем решиться на следующий шаг. Наконец она сказала: – Пройдемте сюда, пожалуйста, и я покажу вам, какой девушкой была Сами.
Мы прошли по дому до маленькой комнатки, стены которой были сверху донизу покрыты фреской, напоминавшей по искусности и невероятной степени детализации узора игольное кружево XVIII века.
– Это комната Сами, – сказала Бина. – Все это она сделала сама. Многое другое из того, что ей принадлежало, мы похоронили вместе с ней. Сохранили только это. – Она взяла книгу с маленького прикроватного столика. – Потому что она не наша.
Книга оказалась очень дорогим изданием «Изобразительного искусства Индии и Пакистана», опубликованным Индийским обществом охраны памятников. На одной из первых страниц стояла печать:
СОБСТВЕННОСТЬ ЦЕНТРАЛЬНОГО ОТДЕЛА РЕКВИЗИТА В БОМБЕЕ. ВЫНОСИТЬ ИЗ БИБЛИОТЕКИ ЗАПРЕЩЕНО
Листая книгу и просматривая великолепные фотографии, я обратила внимание на зарисовки на полях – копии с этих фотографий, сделанные удивительно талантливым рисовальщиком. Не удовлетворившись рисунками на полях, тот же самый художник воспользовался листком бумаги, на котором стояла печать какого-то отеля «Рама», и изобразил на нем лик улыбающегося Шивы под разными углами зрения. Для копии с фотографии в этом изображении было слишком много живого чувства и даже чувственности, и создавалось впечатление, что мастер успел запечатлеть Шиву за мгновение до того, как бог превратился в камень.
– Если и это работа Сами, – сказала я, – то он был не просто талантливым копиистом.
– Это – работа Сами. Рисунки она сделала в святилищах, расположенных неподалеку отсюда. Если вы пообещаете вернуть книгу ее владельцам, то можете оставить ее у себя. Я не хотела бы хранить здесь, в нашей обители, краденые вещи.
– Бина, а что же все-таки, по твоему мнению, произошло? Почему Сами так изменился?
Она покачала головой:
– Я могу вам только сказать, когда это произошло.
Она вывела меня на балкон. Стены первого этажа по всему периметру внутреннего дворика были расписаны изображениями танцующих девушек. Фреска была выполнена в мужественном стиле художников из пустынь Раджастана. У последних двух девушек отсутствовали лица. Одежды их тоже остались на стадии эскиза. Они казались призраками среди живых танцовщиц.
– Сами пришла к нам из Раджастана, – сказала Бина. – Несмотря на это, она говорила на языке маратхи с бомбейским акцентом. Скорее всего свидетельство того, что ее семья из Бомбея. Но, уйдя из дома, она оказалась именно в Раджастане. Думаю, она всегда искала дом. Поэтому я и разрешила сделать эту роспись, хотя настенная живопись – исключительно мужское занятие. Она казалась счастливой и довольной. И вот пять лет назад начала ездить в Бомбей.
Несколько лет назад я брала интервью у одного путешественника, одинаково гордившегося как своими странствиями по влажным джунглям Амазонки, так и проникновением в многочисленные лобковые заросли. У него была теория, что мужчин, уверенных в своей гетеросексуальности, влекут к себе джунгли и пещеры, а мужчин с нечеткой сексуальной ориентацией больше привлекают пустыни.