– Валя, ничего страшного! Говорю тебе!
– Как скажешь, Роза. Я чего тебя зову. Газарова нас в гости пригласила. На разговор!
– Какой?
– Важный!
– Хоть намекни.
– Меню к свадьбе их сына будем составлять! Только строго между нами говорю, они не хотят раньше времени шумиху поднимать.
– Валя, ты только что протрубила об этом на весь город. И даже соседние села покрыла.
– Ты попросила, я намекнула!
– А шепотом не могла?
– Ты бы с чердака мой шепот услышала?
Ба легла животом на подоконник, подалась вперед. Мы с Манькой взвизгнули и вцепились ей в ноги.
– Валя, я смотрю, мы с тобой не очень сегодня друг друга понимаем! – прогрохотала она.
Тетя Валя вцепилась руками в забор, поднялась на цыпочки, поправила косынку на голове.
– Ты, главное, не свались оттуда, Роза. А то на мероприятии придется на костылях шейк танцевать!
– Ыхыхы-ы-ы-ы-ы-ы, – затряслась Ба, – ыхыхы-ы-ы-ы-ы!
– Вот тебе и «ыхыхы-ы-ы-ы», – передразнила ее смех тетя Валя. – В общем, минут через пять зайду за тобой. Собирайся!
Оставлять нас одних Ба не стала. Спровадила со словами «там у вас во дворе народу много, проследят за вами».
Но до двора и народа мы не добрались. Перед нашим подъездом, прижавшись боком к гаражу тридцать восьмой квартиры, стоял нахохленный, забрызганный по самые брови Вася.
– А чего это он такой грязный? – удивилась Манька. – Вроде папа его вчера мыл.
– Может, он куда-то ездил? – предположили мы с Каринкой.
– Куда это он ездил? И зачем к вам заехал? – заволновалась Манька. – Натворил чего? Пойдем, узнаем.
Обгоняя друг друга, мы поскакали наверх, но до ритуального битья телами в дверь дело не дошло. Да и как могло дойти, если на пороге нашей квартиры лежала пара изгвазданных донельзя, разящих затхлым болотом и серными миазмами опорок. Мы резко затормозили, зажали пальцами носы и принялись рассматривать башмаки. Такой грязной обуви мы в жизни не видели. Она, конечно, была не истоптанной и даже, может быть, совсем новой, но количество налипшей на нее грязищи было таково, что казалось странным, как в такой обуви человек поднялся на третий этаж, а не прирос к земле где-нибудь на подступах к нашему подъезду.
– Это же папины ботинки! – вдруг взвизгнула Манька.
– Да ладно! – не поверили мы. Это было так непохоже на Дядю Мишу, ведь он был из той породы мужчин, которые считали зеркалом души не глаза, а несколько другие части экстерьера, и поэтому щеголял исключительно в доведенной до ослепительного блеска обуви и тщательно отутюженной одежде.
– Да вот же! – Манька ткнула в направлении ботинок пальцем. – Шнурок. Видите, у основания завязан двойным узлом. Это я завязала, а папа развязать не смог!
Вместо ответа мы с Каринкой постучали в дверь. Раз Манька говорит, что это Дядимишины шнурки, то спорить мы не будем. Главное теперь узнать, что такое произошло с дядей Мишей, что он заявился к нам в таком виде.
Открыла нам мама.
– Тётьнадь, а что это с папиными ботинками? – спросила Манька.
– Если бы только с ботинками! – Мама посторонилась и пропустила нас в квартиру. – Вся одежда заляпана по самый ворот, такая вонища стоит – глаза слезятся!
– А что случилось?
– Машина провалилась в болото. Пришлось Мише выталкивать ее оттуда. Еле справился.
– А зачем он в болото поехал?
– Откуда мне знать? Сейчас помоется, и узнаем у него.
Манька вздохнула:
– Хорошо, что он к вам приехал. Если бы Ба застала его в таком виде…
– …оторвала бы ему голову, – заключила Каринка.
Мама нахмурилась, хотела сделать замечание, но махнула рукой. Да и что тут скажешь – все знают вспыльчивость Ба, так что по головке свою кровиночку она бы точно не погладила. Особенно после вчерашнего скандала!
Дядя Миша долго мылся, потом стирал свою одежду, отколупывал грязь с ботинок и чистил их, а потом, плотно пообедав рагу, запивал его чаем с вареньем и, в ответ на настойчивые расспросы, заговаривал нам зубы. Признаваться, что на самом деле случилось, не стал. Ясно было одно – он заехал на Васе в какие-то нечеловеческие дебри, долго выковыривался оттуда и, победно выковырявшись, приехал к нам – заметать следы.
Мама смотрела на него жалостливым взглядом и называла «Свет-наш-горюшко Михайло Шац». Дядя Миша неубедительно хорохорился и сыпал в ответ бородатыми анекдотами. Мы с готовностью хихикали, а мама качала головой.
Скоро вернулся с дежурства папа, и друзья традиционно пошли изливать душу на балкон. Мама периодически носила им кофе и вставляла язвительные комментарии в их сердечный разговор.
– Женщина, не мешай нам разговаривать! – каждый раз вскидывался папа.
– Ой-ой, можно подумать! – пожимала плечами мама. – Очень надо!
Потом, конечно, мы узнали, что случилось в тот злосчастный день. Дядя Миша пригласил Софу в ресторан. Обрадованная Софа оделась во все самое красивое, пышно накрутила волосы, надушилась сладкими духами и выплыла из дома. Дядя Миша, сраженный ее красотой, предложил сначала прокатиться по горам – наработать аппетит.
У Софы уже урчало в животе, но прекословить своему кавалеру она не стала. Окрыленный ее покладистостью кавалер пришпорил своего железного коня, скатился с трассы и заехал в лесную гущу – прокладывать романтичные маршруты. Лесная гуща повела себя по-свински, романтичный Дядимишин настрой не поддержала, обернулась мелким, но зловредным болотом и засосала Васю по самые колеса. Пришлось красиво накрученной и сладко пахнущей Софе, увязая по колено в вонючей жиже, на пару с дядей Мишей выталкивать из болотного плена беспомощный «газик». За время самоотверженных спасительных работ Софу многократно покусали комары и слепни, она порвала платье, сломала каблук и ногти, потеряла сережку и вдобавок ко всем бедам сорвала себе спину и заработала жесточайший радикулит.
– Такая девушка! – вздыхал дядя Миша. – Ни слова упрека! Ее комары поедом едят, а она молчит. Ей спину скрутило – а она меня утешает, мол, Мишенька, всё в порядке, главное, Васю вытолкнуть. А этот остолоп, – кивок в сторону нахохленного Васи, – весит полторы тонны! Мы ему под колеса и камней накидали – по всему лесу собирали, и широких еловых лап подложили, и кору с деревьев сдирали. Еле вытолкали!
– А чего тебя в лес потянуло? – не вытерпел папа. – Неймется тебе. Нет чтобы сразу в ресторан ее повезти!
– Захотелось романтики, – вздыхал дядя Миша, – лес, птицы поют!
– Романтики ему захотелось, – передразнил папа. – Знаем мы твой «лес» и «птицы поют»!
В тот погожий осенний день наши папы сидела на балконе до победного, пока Дядимишина одежда окончательно не высохла, а вторая бутылка пятизвездочного армянского не была допита до последней капли. Потом, на ночь глядя, поехали мыть в речке Васю. На увещевания мамы оставить это дело на завтра ответили традиционным: «Женщина, волос длинный, ум короткий». С речки вернулись продрогшие до костей. Лечились сначала чаем, потом тутовкой. Слегли на второй день с высокой температурой – папу скрутил его приступ периодической средиземноморской лихорадки, а дядю Мишу – жесточайшая ангина.