Мы испуганно переглянулись, но отодвигаться от нее не стали. Потому что если бы мы отодвинулись еще дальше, то журнал пришлось бы в бинокль рассматривать.
— Ну, моя мама тоже бреет ноги, и тети тоже, — пожала я плечом. — Но над верхней губой у тети Жанны, например, растет пушок. Вот тут, — я потыкала пальцем у себя под носом, — и чего, его тоже надо брить?
— Не показывай на себе, а то сама станешь усатой, — хлопнула меня по руке Манька.
— Конечно, надо брить, — Маринка убрала журнал в мятый целлофановый пакет, — подумайте сами — это ведь очень стыдно, когда ты девушка, а у тебя кругом волосы торчат!
— А моя Ба не бреет ноги, — вздохнула Манька, — волос на ногах у нее совсем мало, но иногда попадаются такие длинные! Даже у папы на груди нет таких длинных волос! Я как-то пыталась выдрать один, но Ба дала мне по шее и сказала, чтобы я так больше не делала. Это потому, что ей было очень больно.
— Скажешь тоже, — фыркнула Маринка, — во-первых, твоя Ба не девушка. Так? Так. А во-вторых, ноги-то внизу, и их особо не видно. Вот у моей бабушки такие усы, что папа ее за глаза Чапаевым называет. Так и говорит маме — звонил Чапаев. Или Васильиваныч. А мама говорит, что тогда его мама вообще Карламакс.
— Кто-кто?
— Карламакс. Старик с бородой, мне брат его портрет показывал. Волосатый — жуть!
И мы торжественно поклялись на польской журнале никогда не становиться такими волосатыми, как Карламакс.
Вот.
А потом уже дядя Миша своротил шкафчик на кухне. И Ба долго не могла его простить и ежечасно перечисляла свои потери:
— Сервиз кофейный, чешский. Который я из Новороссийска привезла. Фая Жмайлик сутки простояла в очереди, чтобы раздобыть два таких сервиза! А ты его за одну секунду угрохал, дундук ты непролазный! Опять же керамические статуэтки из серии «Народы Советского Союза». Разбил узбечку с косичками, киргизского чабана с овцой и молдаванку с кувшином на плече! А главное, — здесь Ба переходила на ультразвук, — молочник белый загубил! А это была единственная память о твоей бабушке!!!
Дядя Миша виновато шевелил бровями и проводил свой досуг под капотом Васи. Домой он заходил только по крайней необходимости — поесть там или поспать. Опять же воровато смотрел спортивный выпуск программы «Время», опустив звук до минимума и придвинувшись впритык к экрану. И прятал от греха подальше свой «Браун» в самых непредсказуемых местах. Например, в коробке из-под Маниных зимних сапог. Чтобы Ба в порыве гнева не выкинула его в окно. Зато теперь он брился с невероятным наслаждением и очень хвалил свою электробритву. Делал губами О или У, выдвигал то в одну, то в другую сторону челюсть и водил по лицу жужжащим станком. Манька стояла рядом, любовалась отцом и машинально повторяла его гримасы.
А потом Манька отравилась. То есть совсем. До рвоты и температуры. Травиться, правда, она не собиралась, просто переела маринованной свеклы. И от непривычной еды у нее взбунтовался желудок.
Произошло это вот как.
Недавно у соседки Ба, тети Вали, родился внук Петрос, и тетю Валю словно подменили. Если раньше она постоянно со всеми конфликтовала и слыла очень злобной и глазливой женщиной, то теперь она превратилась в добрую бабушку. Она души не чаяла во внуке, с удовольствием возилась с ним и на радостях помирилась со всеми своими заклятыми врагами. В том числе и с врагом номер один — Ба. Если раньше и недели не проходило без взаимных оскорблений и склок, то сейчас между ними воцарился мир.
— Роза, посмотри сюда, я тебя умоляю! Кажется, в наших какашках завелась слизь. Ах-ах, мы заболели! — трубила тетя Валя со своего двора.
Ба каждый раз вздрагивала от ее крика.
— Валя, ты чего орешь? — грохотала она. — Люди ведь не так тебя поймут! Показывай свои какашки. Какая это слизь? Нормальные какашки и пахнут нормально. Нечего нагнетать.
Так как наши дамы разговаривать тихо категорически не умели, то жители близлежащих кварталов всегда были в курсе, как сегодня покакал маленький, но бравый Петрос.
Вообще Петрос оказался очень серьезным и обстоятельным молодым человеком — он за считаные недели обзавелся круглыми толстыми щеками и не позволял себе лишних сантиментов. Плакал крайне редко, а если что-то его не устраивало, то обиженно кряхтел.
— Мужиком растет, — радовалась тетя Валя.
Мы с Манькой часто прибегали полюбоваться малышом. Он был невероятно хорошенький и очень смешной, когда его туго пеленали. Потому что тогда из пеленок воинственно торчали его большие щеки.
Вот и в тот злополучный день, увидев, что тетя Валя важно вышагивает с коляской по двору, мы пошли здороваться.
— Сладенький, — заглянули мы в коляску, — ты помнишь нас или нет?
Петрос крепко задумался щеками и свел глаза к переносице.
— Тетя Валя, он совсем косой, а вы говорили, что это пройдет, — расстроилась я.
— Пройдет, не переживай, — успокоила меня тетя Валя, — у маленьких детей не сразу получается смотреть в одну точку. Иногда глазки разбегаются в разные стороны.
— Может, это от неправильной еды? — не унималась я. — Чем вы его кормите?
— Грудью.
— Своей? — вылупились мы с Манькой.
— Нет, конечно, — рассмеялась тетя Валя и удивленно развела руками, — ну что вы за дети такие? Что ни день, так новый рекорд!
— Ба нас дегенератками называет, — радостно запрыгали мы вокруг коляски, — с нами точно не соскучишься, да-да!
— Не мельтешите так, ребенка напугаете, — остановила нас тетя Валя.
Мы снова заглянули в коляску. Петрос лежал на спине, важно причмокивал губами и пытался разобрать по местам съехавшиеся в кучу глаза.
— А он уже покакал сегодня? — продолжили мы светский разговор.
— Конечно, — у тети Вали от гордости за внука заблестели глаза, — ест и какает, ест и какает, весь в мать!
— Мам, ну что ты такое говоришь, — вышла из дома тетя Мариам, — что девочки обо мне подумают?
— Здрасьти, тетя Мариам, мы уже не маленькие и понимаем, что какаете вы от силы один раз в день. Ну, если, конечно, у вас не понос. — Манька сунула нос в миску, которую мама Петроса держала в руках. — А зачем вам пустая миска?
— Пойдем со мной в погреб, поможете свеклу достать, — обрадовалась возможности сменить тему разговора тетя Мариам. Она вручила мне миску, и Манька тут же надулась.
— Я тоже хочу помогать!
— Вот тебе крышка от миски, — протянула я ей крышку.
— Ура, Нарка, ты не жадная и вообще моя самая любимая подруга, — чмокнула Манька меня в щечку. Я так обрадовалась, что вручила ей еще и миску, о чем сразу же, если честно, пожалела. Так и шла к погребу в растрепанных чувствах. С одной стороны, мне было приятно, что я лучшая подруга Маньки, но с другой — было обидно, что ей все, а мне ничего.