— Как интересно!.. — сказала она, отклоняясь от него подальше и не сводя глаз с газеты.
В последние дни она привыкла молча сидеть с книгой или газетой, всем своим видом как бы говоря: «Не жалейте меня! Мне так нравится, я сама выбрала одиночество». Развод в один миг превратил её в женщину, которую официанты по большей части игнорируют, а потом ругают за слишком маленькие чаевые.
— Хм… — хмыкнул наконец здоровяк хозяин, очень выразительно и с сиропом в голосе. — Думаю, синьора выпьет свою обычную чашку лимонного чая. Ни gelato, ни granita, [59] даже в жару (тонкое напоминание о том, что прославило хозяина кафе). Ведь англичане пьют чай даже летом, помню-помню. Чай и к нему… сэндвичи с огурцом, от которого хлеб становится сырым. Как английское лето.
— Вообще-то, мороженому я предпочитаю песочное печенье или фруктовый пирог. Я не большая любительница мороженого.
На самом деле она ненавидела его. Его тошнотворно сладкое однообразие, его полную предсказуемость (что было необъяснимо, учитывая любовь Шарлотты ко всему испытанному, надёжному). Этим своим отвращением она была обязана бывшему мужу, чья умеренность маскировала безудержную страсть к обильной жирной пище и крепким напиткам — и, как оказалось, к другим женщинам.
Судя по выражению физиономии Прокопио, он ждал, что она может сказать, будто не любит ещё и детей, и «феррари».
— В Италии мороженое вернуло людей к жизни! — стоял он на своём.
— Нет, конечно.
Италиетта, вспомнилось ей: словечко Паоло, которым он обозначал склонность своего народа к легкомысленному отношению к серьёзным вещам.
— Нет да! — не унимался здоровяк. — Я точно знаю. Консервация и реставрация — это и моя специальность! Я, как вы… — он замолчал, подыскивая слово, — ресторатор. Правильно?
— Ресторатор — это тот, кто владеет рестораном, а…
Он замахал обеими руками, отрицая всякую разницу.
— Мы оба занимаемся реставрацией, только я ценю вашу работу больше, чем вы мою.
Если бы она хотя на секунду допустила, что этот человек способен понять или оценить разницу, то объяснила бы ему, что реставрация, в отличие от приготовления мороженого, — долгий, медленный процесс, даже когда повреждения не столь катастрофичны, как те, которые нанесла сегодня та сумасшедшая. Вся работа Паоло, которую он проделал до её приезда в Урбино, пошла насмарку! Несколько недель ушли у него на то, чтобы удалить последствия бездарных попыток реставрировать «Муту», предпринятых в предыдущие столетия, тщательно смыть следы старых чисток, когда использовались самые грубые материалы, от рецины до хлеба. Он проявил настоящее искусство, удаляя знакомый потрескавшийся, потемневший до цвета умбры лак — тонкая операция, потребовавшая кропотливого подбора растворителя, который бы гарантированно не повредил оригинального красочного слоя.
И такая работа была уничтожена в несколько секунд! Шарлотта вновь углубилась в газету. «Репубблику» она сменила на местную, надеясь, что там не будет занимавших нацию бесконечных репортажей о судебных разбирательствах, проводившихся миланской группой «Мани пулите», иначе — «Чистые руки». До приезда в Италию она почти ничего не знала об этом ящике Пандоры итальянской политической коррупции, который весной 1992 года был вскрыт небольшой группой следователей миланской прокуратуры. Они решились разоблачить систему tangenti, или взяток, управляемую двумя крупнейшими политическими партиями Италии и их партнёрами в деловых кругах (некоторые из них были связаны с мафией), и одолеть стену молчания, окружавшую систему и за десятилетия сделавшую её непроницаемой. Личное мужество, проявленное этими бескомпромиссными следователями, ежедневно рисковавшими жизнью (а некоторые и потеряли её), не имело прецедента в Европе, как считала Шарлотта. Но теперь, когда более половины членов сената и палаты депутатов получили официальное извещение, что находятся под подозрением, публика насытилась разоблачениями, ей стала почти безразлична опутавшая страну сеть коррупции, которую, эту сеть, итальянская пресса окрестила Tangentopoly — Взяткоград, Откат-сити.
Неудивительно, что Паоло и его молодые друзья не испытывают никаких иллюзий, думала Шарлотта. Неудивительно, что в их словаре столько слов, издевательских по отношению к своим соотечественникам. «Правительство all'italiana», [60] — презрительно отозвался он о коррупционном скандале, а об армии вырядившихся госчиновников, собравшихся этим утром на расписанную по пунктам церемонию открытия «Муты»: «Molto italico» [61] — словечко, появившееся, когда у власти в Италии были фашисты, и ныне ставшее синонимом всякой циничной напыщенной позы, — тогда как «italiota», [62] ругательство, синонимичное «полному кретину», Паоло приберегал для охранника Микеле, грозившего устроить забастовку.
— Лимонный чай, как обычно, — сказал Прокопио.
Шарлотта подняла глаза от газеты: Прокопио ставил перед ней высокий бокал явно не с чаем.
— Нет, я заказывала… — заговорила она, увидев, что в бокале чай с шариком мороженого. Но лень было отказываться, и, неохотно опустив ложечку в бокал, она смотрела, как тает шарик, цветом и изрытой поверхностью напоминающий луну.
Она подцепила ложечкой малую толику, ожидая обычного ощущения тошнотворной жирной сладости, но, к её удивлению, языка коснулось нечто с цитрусовым ароматом, мгновенно растаяло и исчезло, оставив после себя привкус не кислый, не сладкий и даже не совсем лимонный, словно на чистый подслащённый снег выдавили каплю пахучего масла какого-то экзотического фрукта из цитрусовых. Она прикрыла глаза. Ещё какой-то привкус, более богатый и ускользающий, но знакомый.
— Это… — сказала она и остановилась. — Что это такое?
— Это, синьора, чай, какой подают в барах на Сицилии. Полейте им мороженое, пока оно не растаяло и не потекло на стол. — Он важно кивнул, показывая на бокал. — Мой особый чай, в который я добавляю калабрийский бергамот.
— Бергамот! Вот что это такое! Вкус английского «Эрл Грей»!
— Очень освежает, да? А сейчас предлагаю отведать нечто неповторимое… — Он снова направился на кухню.
— Нет, синьор… право, я больше ничего не хочу!.. — закричала она вслед.
Не слушая её протестов, он вернулся через несколько минут с тремя серебряными вазочками с замороженными полумесяцами пастельного цвета.
— Тут, синьора, вы найдёте всю историю Палермо, столицы мороженого со времён, когда он был арабским эмиратом и где люди жили — и умирали — ради мороженого.
Не испрашивая разрешения, он уселся напротив неё.
— Закройте глаза.