Если бы не пугала, она могла бы спокойно вернуться в Урбино. Так говорила себе Шарлотта, намыливая руки жёлтым маслянистым бруском мыла в таких же мраморных прожилках грязи, что и раковина в огромном полутёмном туалете дома Прокопио. Почему она не отказалась от его предложения позавтракать? Всё из-за этих пугал. Она просила Прокопио назвать людей, которые подвесили его, и он ответил, что не имеет значения, как их зовут.
— Люди, нанятые другими людьми, которых в свою очередь наняли третьи. «Старая гвардия». Все они сейчас старики.
— Их арестовали, наказали?
— Вы хотите посадить в тюрьму стариков? Всех тех, что посиживают в кафе? Подумайте о их бедных невинных вдовах, о детишках, которые остались бы без дедушек! О воплях! Слезах и стенаниях! — говорил он со сдержанным юмором. — Какой вы, реставраторы, употребляете термин — пентименто? А знаете, что это итальянское слово имеет ещё значение «раскаяние», «сожаление»? Так-то. То, что у меня под манжетами, — свидетельство моего собственного раскаяния.
— Не понимаю.
— Повторяю! Женщины, они вечно болтают, болтают, болтают, никогда не слушают! Не говорил ли я вам, что теперь меня интересует единственный вид реставрации? Мороженое. Таинственные, преобразующие радости холода. Знаете, что у Данте в самых жутких областях его Ада царствует холод, не жар? Холод хорош для сохранения всего — и я многое понял о сохранении, когда висел в пещерах Монтефельтро: о самосохранении! Некоторые из этих пещер очень красивы, Шарлотта. Вам следует как-нибудь взглянуть на них… Они похожи на холодные подземные соборы — спиральные спуски, полукруглые арки… У меня было много времени, чтобы насладиться красотой их архитектуры… А что до раскаяния, о да, я раскаивался, я просил, умолял о милосердии и раскаивался во всём. — Он отмахнулся от вопросов, как будто детали не имели значения. — Понимаете, я был первым полицейским в роду потомственных поваров и мясников, и, оглядываясь на уходящий в даль истории ряд своих предков, я обрёл чувство перспективы не хуже, чем у Рафаэля. То самое пентименто, которое вы обнаружили.
— Как вы выбрались из пещеры?
— Спасла моя тётка, женщина, которая занимается у меня домашним хозяйством: она вспомнила, что дядя Тито обычно хранил… припасы в пещерах. Она и её упрямец сыночек знали долину вдоль и поперёк.
— А те люди? Почему они не вернулись, когда поняли, что вы остались живы?
— Они вернулись, но к тому времени я усвоил урок. — Он завёл джип. — Не разделите со мной ланч сегодня?
— О нет… благодарю… вы очень добры… Если б вы только могли…
Англичанин понял бы, чего она хочет. Он же продолжал ехать прямо. «Развернуться и отвезти меня обратно в Урбино». Почему она не сказала этого?
А там уже показался сад, и было слишком поздно.
По дороге с его фермы в Сан-Рокко Прокопио не заметил пугал, бывших с её стороны, но теперь он резко затормозил, так что джип занесло, и, не говоря ни слова, выпрыгнул из машины, направился к старым фруктовым Деревьям и несколько долгих минут стоял, глядя вверх на нелепые фигуры, раскачивавшиеся на ветвях. Она видела, как он ухватился за сухой ствол и принялся трясти его, явно желая, чтобы фигуры свалились наземь. Но они висели крепко, лишь их лохмотья развевались, словно и в самом деле заключали в себе гневные, неспокойные души людей, умерших от собственной руки или рук других. Когда он вернулся, лицо его было мрачно.
— Это ваши пугала? — спросила Шарлотта и, когда он ничего не ответил, нервно повторила вопрос: — Что-то не так?
— Нет, не мои.
— У вас такой вид…
— Пугала не мои, но одежда на них — моя. Моя, и Анджелино, и моей тётки. — Он выругался по-итальянски.
— В чем дело? Что всё это значит?
— В былые времена…
— Что в былые времена?
— А, забудьте!
— Скажите мне, пожалуйста, синьор Прокопио…
— В былые времена для людей из долины пугало означало предателя, отступника…
— А что они означают теперь, эти пугала?
— Для вас в этом нет ничего интересного.
— Что они означают?
Джип завёлся, как обычно, не сразу.
— Может быть, кто-то напоминает, что я уже был раз наказан за свой длинный язык.
♦
Шарлотта смотрела, как Прокопио наполняет её стакан из бутылки без этикетки. Почему она не сказала: нет, она хочет вернуться в Урбино? А теперь не могла, боясь задеть его чувства, из-за своей природной стеснительности, всегдашней неспособности высказаться. Может, она жаждет раскрыть тайну? Не потому ли она здесь? Если так, похоже, её любопытство ещё не удовлетворено.
— Вы любите смотреть футбол? — спросил он.
— Не очень.
— А ещё заявляете, что интересуетесь нашей культурой! Не знаете, что наш следующий кандидат в премьер-министры скорее всего получит этот пост потому, что он президент футбольного клуба?
— Не могу поверить, что только…
— «Милан» — хорошая команда. Пока его команда продолжает выигрывать, людям плевать, что брат их следующего премьер-министра и его деловой партнёр находятся под следствием, что ими занимаются «Чистые руки», им всё равно, что его ближайший помощник находится в бессрочном отпуске в Тунисе после тяжких обвинений в коррупции. Избиратели не видят никакой иронии в том, что премьер-министр владеет газетами, которые работают на его избрание, в том, что он имеет власть над гостелевидением, с которым конкурирует его собственная телевизионная сеть… Но скажу вам одну вещь: уверен, наш премьер-министр потерпит поражение, если его команда не сохранит Кубок чемпионов, поскольку все его люди выбились из низов, говорят… Ветчины?
Не успела она сказать ни «да», ни «нет», как он взял её тарелку и подошёл к буфету, покрытому вязаными салфеточками, на котором возвышалась свиная нога — целиком и даже с элегантно выставленным, как балетная туфелька, копытом. Всё в доме было непомерной величины, как сам Прокопио. Шарлотта снова показалась себе Златовлаской, на сей раз обедающей с одним из трёх медведей.
— Домашнего копчения prosciutto [97] ,- сказал он, ставя перед ней тарелку с розовой ветчиной в толстой кайме белого сала.
От ветчины сильно несло свиньёй, этим запахом был пропитан весь дом, и Шарлотта, которая любила мясо только в небольших количествах и приготовленное так, чтобы не оставалось и намёка на его естественный розовый цвет, вспомнила жирный запах и цвет мыла, которым мыла руки. Её капризный желудок ухнул вниз и вновь неохотно принял прежнее положение, как лодка в непогоду. Она положила в рот кусочек ветчины, стараясь как можно меньше жевать её, но и этого было достаточно, чтобы почувствовать её дымный сладковатый привкус, неизбавимо свиной.