— Вы что-то хотели?
— Просто скажите, что я… нет, нет, передайте, что я надеюсь скоро увидеть её.
На другое утро он отправился в полицейский участок навестить Прокопио. Возможно, владелец кафе, которого Паоло знал благодаря своему деду, больше расскажет о том, что случилось с Шарлоттой.
Дежурный офицер, собутыльник Луиджи, отпер дальнюю комнату, обычно используемую для допросов. Здесь стоял застарелый запах хлорки и ещё чего-то такого, чего не убить дезинфекцией. Лампы над головой жужжали, как злые мухи. Но гигант мороженщик, похоже, не замечал всего этого. Он дремал на стуле, тяжело уронив голову на руку, на висках виднелись чёрные кровоподтёки. Оба глаза заплыли, на сломанном носу гипсовая повязка. Паоло захлестнула жалость, тем более удивительная, что он всегда относился к Прокопио как к какому-то клоуну. Марксист-мороженщик: звучит так же нелепо, как анархист-архитектор. Людям поколения его деда марксизм был понятен, но теперь он был полностью дискредитирован. «Политика — рискованное занятие, — подумал Паоло, — а особенно в Италии».
Прокопио нехотя приподнял тяжёлые веки и заметил Паоло. Молодой человек наблюдал за тем, как он в буквальном смысле заставляет себя собраться: каждая часть его тела клянётся в верности своему флагу, руки и ноги — как не желающие подчиняться новобранцы. Сперва выпрямилась мускулистая шея и подняла разбитую прикладом голову; он убрал руку от кровоподтёков и опустил вместе с другой на колени. Отдохнув от усилий, которых это ему стоило, он пошевелил пальцами, распрямляя их, — суставы тоже в кровоподтёках и вздувшиеся, — и гримаса боли исказила его лицо.
— Вижу, вы справитесь, синьор Прокопио.
Паоло достал из бумажного пакета бутылку вина, большой свёрток с собственной прокопиевской ветчиной и коробку с пирожными, лишь чуть-чуть помятыми от поездки на заднем сиденье его «ламбретты».
— Это вам от ваших официантов.
Прокопио выдавил слабую улыбку и потянулся за бутылкой.
— Как там они, негодники, небось бездельничают, пока их босс под замком! — Он изучил этикетку и язвительно прошёлся насчёт того, что лучшее вино его коллеги приберегли для себя.
Паоло раздумывал, как половчее спросить о том, что его интересовало.
— Луиджи, один из копов, которые арестовали вас…
— Тот, что прихватил птицу?
— Никуда не годный коп — хотел стать оперным певцом. Мой друг со школы. Как бы то ни было, он сказал мне, что вы подписали бумаги, где говорится, что вы были пьяны, когда вы и полицейские… и ни слова о том, что пытались защитить немую. Почему?
— Скажем так, мне… посоветовали. Некие лица дали понять, что чем меньше я буду болтать об этом, тем будет лучше для меня.
— Луиджи рассказал, что вам угрожали превентивным заключением.
Прокопио открыл коробку с пирожными, избегая смотреть в глаза Паоло.
— Твой друг Луиджи слишком много болтает.
— Но что теперь с вами будет?
— Штраф, может, несколько месяцев в тюрьме, не более того. Почему тебя интересует моя судьба?
Паоло помолчал в нерешительности, а потом выпалил:
— Из-за Шарлотты. — Прежде чем Прокопио высказал то, что уже отразилось на его лице, Паоло добавил: — В этом аресте нет её вины. Вот почему я пришёл, по крайней мере поэтому тоже. Не Шарлотта выдала немую полиции, это сделал я… то есть не в буквальном смысле, но… это случилось, возможно, из-за того, что я проболтался… — Он опустил глаза и принялся ковырять щербатый стол испачканными в краске пальцами.
— Молодой канадке?
Паоло поднял глаза.
— Чтобы произвести на неё впечатление тем, как много ты знаешь? — Тень улыбки пробежала по лицу Прокопио. — Смазливая девчонка… Пытаешься привлечь её внимание, а она тебя не замечает, я прав?
— Откуда…
— Мне знакомо это чувство. Старо как мир. Всё у тебя получится, такой симпатичный паренёк, хорошее образование, хорошие перспективы.
— Хорошие не значит отличные.
— Так ты думаешь, что девчонка рассказала полиции о Муте?
— Может, Фабио… — Юноша пожал плечами. — Не знаю. Кто-то сказал кому-то, кто рассказал им… Главное то, что… если это была она — а я ни секунды не верю в это! — но если это была она, то она не желала ей зла.
Разбитое лицо Прокопио застыло маской недоверия.
— Вот так и совершается множество зла. Ради её же блага, скажи, чтобы она больше не вмешивалась. И ты тоже. Держись подальше.
— Что значит «не вмешивалась»?
В окошке появилось лицо Луиджи.
— кажи ей, чтобы была осторожна, и всё, — ответил Прокопио. — В будущем не давала воли языку — и ты своему.
Луиджи постучал в зарешечённое окошко, и Паоло встал.
— Принести ещё чего-нибудь?
— Нет, — ответил Прокопио. Потом, когда Паоло был уже у двери, скупо спросил: — Всё же, как она?
— Немая?
— Англичанка… Шарлотта.
— Очень плохо. Хотите что-нибудь передать ей?
— Скажи ей… Скажи, что я… — Он покачал головой. — Нет, ничего не говори. Вот что, Паоло, будь добр, если я не… если не получится так, как я рассчитываю, не мог бы ты позаботиться, чтобы Бальдассар попал к этому шельме Примо?
— Ваша старая охотничья собака? — Даже Паоло слыхал, как Прокопио любил пса.
Прокопио кивнул:
— Примо обожает трюфели и… Короче, моей старой тётке будет не по силам справиться с Бальдассаром.
Паоло хотелось о многом спросить Шарлотту, многое ей рассказать, когда она наконец появилась на работе во дворце, но по её лицу и поведению он понял, что ещё рано, она не вполне пришла в себя. Мало того что никак не объяснила своё отсутствие, но и была необычно тиха. Под лёгким загаром, появившимся после нескольких недель пребывания под итальянским солнцем, её кожа была землистой, стянувшейся вокруг губ и у спокойных голубых глаз, от румянца на щеках не осталось и следа.
— Приятно видеть вас снова, — встретил он её осторожными словами.
— Я заварю вам чаю, — обрадовалась ей Анна.
Пока Анна заваривала наверху чай, Паоло сказал Шарлотте, что ей нужно пойти проведать Франческо Прокопио.
— Он очень переживает из-за того, что наговорил вам.
— Как я могу начать…
— Вам не придётся ничего объяснять. Я признался ему, что вина за арест целиком лежит на мне, потому что я… потому что я разговаривал с… другом… Представить не мог, что они выдадут мой секрет.
«И я не могла», — подумала Шарлотта.
— А теперь подбодрю вас! Знаете, что Луиджи спас ту певчую птичку, которая была в подвале у немой? Так вот он говорит, она щебечет не переставая и все в полицейском участке уже с ума сходят, но не знают, что с ней делать. В полицейском уставе нет ничего о канарейках.