После посещения «Лужников», само собой, мы направились продолжать «знакомство» в «Звезду», где сегодня отмечался День Болгарии. Во время Олимпиады мне некогда было ходить по соревнованиям, поэтому наше деловое свидание позволило мне хоть немного погрузиться в атмосферу этого воистину всенародного праздника. Я с неожиданным удовольствием дышал спортивным воздухом и вместе со всеми советскими людьми радовался нашим победам.
Наши современные журналисты, вспоминая об Олимпиаде, писали в основном о 101-м километре, необычно полных прилавках и пакетиках сока с трубочкой. А я действительно прочувствовал атмосферу народного единения, как бы это пафосно ни звучало. Не зря все-таки наши спортивные начальники тратились на меха для жен международных олимпийских функционеров, пробивая решение о проведении Олимпиады именно в Москве. Ведь изначально предполагалось, что Игры будут убыточными, – но государственный пиар важнее! Олимпиада-80 обернулась для Советского Союза не только нежданно наступившим на две недели в отдельно взятой столице коммунизмом. Игры стали настоящим праздником для всех, кто их посетил. Конечно, такое небывалое количество золотых (80!), серебряных (69!) и бронзовых (46!) медалей было завоевано в основном благодаря отсутствию спортсменов из капстран и наличию в нашей сборной спортсменов из союзных республик, но ведь и видов состязаний было меньше, чем в 2008 году (в Москве разыгрывалось всего 203 комплекта медалей, а в Пекине – 302).
В общем, мне все так понравилось, что я даже сподобился посетить третьего августа официальное закрытие Олимпиады.
Оформление так внезапно вспыхнувших чувств между Сергеем и гражданкой США Анной Шварц заняло, несмотря на все мои связи, целый месяц и стоило мне целую кучу подарков из «Березки». Правда, сведущие люди из очереди в ОВИРе, рассказали Сергею, что обычно эта процедура длится пять – семь месяцев даже без продажи квартиры. А квартиры продавать было нельзя, только менять – квартиры должны были отходить в собственность государства. Помогали «черные маклеры», но брали за услуги не меньше половины стоимости квартиры.
К счастью, у Сереги не было ни квартиры, ни работы, ни прописки, ни родственников. Даже в ЗАГСе не стали ждать положенного срока в связи с фиктивной справкой о беременности невесты и талоном на полное собрание Большой советской энциклопедии для заведующей. В результате через два месяца, в сентябре, Сергей с Анной уже гулял по знаменитой Стрип – главной улице Лас-Вегаса. В столицу игрового бизнеса они приехали не для того, чтобы поиграть в казино, а благодаря весьма либеральному законодательству штата Невада в отношении разводов. Не получив развода, свой бизнес Сергею в США начинать было нельзя. Если бы Анна узнала, что ее липовый муж миллионер, вряд ли она захотела бы так просто выполнить условия негласного договора.
Поэтому сразу же после получения Сергеем грин-карты они поехали в Лас-Вегас разводиться. Через пять лет после получения грин-карты Сергей мог стать полноценным американцем и даже получить избирательное право. Проблем с этим быть не должно, так как уже через неделю после развода на счету у господина Бабарыкина лежала кругленькая сумма в два миллиона долларов – первые перечисления видеомагнатов. А в США любят иметь много американцев-миллионеров.
Ольга была, конечно, не бедной женщиной, но возможность самой заработать пятьсот – семьсот тысяч долларов и доказать родственникам-миллионерам свою финансовую состоятельность заставляла ее лично помогать Сергею первые два-три месяца. Она ездила с ним на все переговоры, составляла договоры и помогла обустроиться в Сан-Хосе – самом крупном городе Силиконовой долины. А через полгода я с удивлением узнал, что Ольга и Сергей решили связать себя узами брака. Сергей регулярно сообщал мне о своих делах, о ходе строительства завода, но о личных отношениях с Ольгой ни разу даже не намекнул – видимо, стеснялся моей дружбы с Леопольдом, бывшим ее мужем. Правда, свою знаменитую фамилию она менять не стала и осталась Ольгой Майер.
У меня же на личном фронте все было очень плохо: других женщин, кроме Юли, я не хотел видеть, а она категорически отказывалась со мной встречаться, даже рукопись статьи обо мне прислала с курьером. Пришлось идти в обход. Для начала я с помощью того же Мильмана, который по моей просьбе «склеил» секретаршу из «Работницы» Аллочку, узнал все подробности жизни Юли.
У нее действительно был официальный жених – заместитель главного редактора «Работницы», некий Валерий Крылов – довольно солидный мужчина тридцати пяти лет, приятной наружности, член партии, с квартирой, машиной, дачей. Он был родственником главного редактора и знал Юлю с детства, так как они жили в одном доме на Арбате. Она жила вдвоем с больной матерью. Крылов всю жизнь опекал ее, доставал лекарства для матери, помог поступить Юле в МГУ и постоянно продвигал. Она чувствовала себя обязанной ему, хотя всячески пыталась казаться независимой. Как только Юля стала совершеннолетней, он стал предлагать ей выйти замуж, но она под всякими предлогами (надо закончить университет, надо закрепиться на работе и так далее) ему отказывала, всячески оттягивала сам момент свадьбы, хотя ни с кем никогда близко не встречалась.
Жених старательно оберегал ее от всяческих контактов с мужчинами, даже на интервью отпускал очень неохотно. После работы он сам отвозил ее домой на машине, поэтому встретить ее после работы, как я вначале планировал, было весьма проблематично. Тогда я попросил выяснить в районной поликлинике, чем болеет мама Юлии. Оказалось, что она много лет страдает тромбофлебитом. Поговорив с ее лечащим врачом, я понял суть проблемы. При этом виде болезни больному были противопоказаны любые резкие движения, потому что в любой момент со стенки глубокой вены бедра мог оторваться крупный тромб и, пройдя через полую вену, попасть в сердце или легкое и его закупорить. Такая ситуация называется «тромбоэмболия легкого» и в восьмидесяти процентах случаев грозит смертельным исходом. Поэтому мать Юлии уже много лет находилась на постельном режиме и даже не могла самостоятельно выходить на улицу.
Я позвонил Сергею в США, и он в свою очередь проконсультировался с американскими профессорами. Оказалось, что на Западе уже есть решение этой проблемы – так называемый кава-фильтр, маленький паучок из специального сплава, который через небольшой разрез вставлялся в полую вену (в районе живота), и оторвавшиеся крупные тромбы застревали в нем, как в ситечке. Тромбы находились в фильтре, пока их не размывало сильным кровяным потоком.
Проблема была в том, что в Москве не было пока оборудования для установки кава-фильтров, а Ангелина Дорофеевна (так зовут маму Юлии) была нетранспортабельна.
К счастью, оборудование для установки стоило относительно недорого – шестнадцать тысяч долларов плюс две тысячи за обучение специалиста. Для меня, из доходов которого каждый месяц только ВААП присваивало десять – пятнадцать тысяч долларов, это были копейки. Главврач Первой городской клиники им. Пирогова профессор Олег Рутковский был моим хорошим знакомым и принял мое предложение без раздумий. Шутка ли, американская технология, единственное оборудование в СССР, да еще так быстро! Через месяц, несмотря на препоны, чинимые советской бюрократией, в созданном флебологическом отделении уже делались первые операции. В первой десятке оперируемых, естественно, оказалась Ангелина Дорофеевна.