— Ну, где наш труп?
Сиделки смутились. Клер махнула в сторону палаты Робина, и молодой интерн улыбнулся девушке заинтересованной улыбкой.
— Новенькая? Сейчас не на дежурстве?
Клер кивнула:
— Да, пожалуй, уже не на дежурстве. Он мой брат.
Улыбка интерна пропала. Он уронил попкорн обратно в миску и вытер жирные руки о зеленые больничные штаны.
— О… Я сожалею.
— Все в порядке. — Клер тоже чувствовала сожаление оттого, что расстроила его. — Он любил попкорн.
Через несколько минут он вышел из палаты Робина, стягивая с рук прозрачные латексные перчатки и робко кивая Клер.
— Н-да. Сожалею. Ваш брат э-э… отошел… скончался…
Клер сознавала, что на нее все смотрят. Как ей хотелось не чувствовать себя сейчас такой иссушенной.
— Значит, он умер?
— Хочешь побыть с ним? — спросила толстая медсестра. — В конце концов, он ведь твой брат, дорогуша.
Только не то, что лежит там, подумала Клер. Это не Робин.
— Вы, ребята, наверно, были не очень близки, — заметила медсестра. Ее лицо выражало полное отсутствие иллюзий по поводу родственников больных СПИДом, которые не хотели пачкать руки.
— Мне надо позвонить маме, — сказала Клер.
К тому времени, как она вернулась в гостиницу, было уже светло, но глаза ее были открыты и напряжены, словно через них пропустили электрический ток. Внезапно ощутив голод, она включила телевизор и целый час смотрела повторы комедийных шоу, поедая залежавшуюся сырную закуску из мини-бара.
Только спустя два дня она начала плакать.
Сейчас Клер сумела достаточно долго удерживаться от слез, пока не залезла с головой в спальный мешок. Только тогда она позволила себе безмолвно заплакать, так, как учил ее Робин, когда ее задирали в очередной школе.
— Никогда не давай этим козлам видеть, как ты плачешь, — говорил он.
Робин, как же мне тебя не хватает, думала Клер. И почти услышала, как он велит ей держать выше нос. Нет — носы, так он говорил: «Выше носы, Клер!» Робин, чья теория о старых и новых душах счастливо выводила его из дурных компаний, где его сексуальная ориентация вызывала насмешки или агрессию: «Новых душ нужно остерегаться, Клер. Старые души, те, что давно уже здесь болтаются, они терпимы».
— С тобой все хорошо, Клер? — спросил Бен.
— Все отлично.
Естественно, у нее были кошмары, как и в те несколько недель после смерти Робина. На этот раз ей приснился дом, который одновременно был и не был Эдемом. Она стояла в подвале, смотрела, как вода проступает через половицы. Сколько бы она ни вычерпывала воду, та все равно поднималась, черная и илистая, пока Клер наконец не поплыла. Каменный ангел парил над ней, и она не понимала, крылья или руки он поднял над головой. Она хотела предупредить его: погрузись в этот колодец, и ты никогда не выберешься, ты войдешь в этот сад и скроешься навсегда. Но в комнате был кто-то еще, кто нуждался в ее помощи, какая-то женщина сидела на стуле и одной рукой указывала в окно на что-то, похожее на незасаженные клумбы, земляные насыпи — она настаивала, что это могилы. «Клумбы для мертвецов», — сказала она, протягивая Клер другую руку, и когда Клер схватила ее, то почувствовала, хотя и не увидела, третью руку, липкую, льнущую руку, чья плоть отошла и осталась в ее собственной ладони. Латексная перчатка.
Ночью Клер с плачем очнулась от своих дурных снов и, прежде чем полностью проснуться, поняла, что кто-то держит ее в объятиях, гладит вспотевшее лицо прохладной ладонью и шепчет, что все будет хорошо, что она не одна.
— Арун? — произнесла было она, хотя, уже шепча это имя, знала, что это не он, потому что история не могла бы пахнуть так натурально, запахом мужского пота и твидовой куртки вместе с острым едким привкусом табака.
— Все хорошо, милая, — тихонько говорил ей Джек. — Я не дам кошмарам подобраться к тебе.
Ей хотелось рассказать ему, что отец тоже так делал, растягивал это слово, и оно казалось уже совсем не страшным, какими-то кошачьими омарами, не более того, но заснула прежде, чем смогла произнести хоть что-то; а громкий храп Бена заглушал все прочие звуки.
Она проснулась незадолго до рассвета, безумно желая сходить в туалет. Вот она, зависть к пенису, думала Клер. Если бы Фрейд только знал. Все ради удобства, и пол тут ни при чем. Как же Магда управлялась во всех своих викторианских юбках?
Она вылезла из палатки в ночь. Снаружи было очень темно, но совсем не так холодно, как она ожидала, — мягкая, мечтательная темнота. Сначала она заметила только то, что ветер и снег полностью улеглись. Клер медленно двинулась вниз по склону, жалея, что не догадалась захватить фонарик. Через несколько шагов она почувствовала, как в ней начинает расти чувство тревоги: палаток Джека и его проводников не было видно. Они как будто были гораздо ближе, когда носильщики разбивали лагерь. Она оставила свой след на снегу и пробралась еще немного дальше в сторону других палаток, туда, где должна была стоять палатка Джека и где ее не было.
Джек исчез. Исчезли также все ее камеры, более тяжелые сканеры и исследовательское оборудование, которое Кристиан не взял с собой в ущелье, а также все, кроме лепча и калимпонгского тибетца. Опиумная Пятерка со своим вожаком двинулась к более заманчивым целям. Клер, опустошенная, выжатая как лимон, вернулась в палатку и лежала без сна до тех пор, пока не рассвело. Тогда она пересекла широкое плоское урочище и направилась к горному гребню, с которого открывался вид на следующую долину. Свежий снег скрипел под ботинками, а слабые порывы легкого ветерка вздымали вокруг нее белую пыль, призраков, которые, танцуя, следовали за ней по пятам. Чувствуя себя невесомой, не думая ни о чем, девушка вскарабкалась наверх и обнаружила, что ветер дочиста отскоблил черную поверхность камня, будто тефлоновую сковородку. Однако даже с помощью бинокля ей не удалось увидеть Джека. Снег накрыл все, что оставалось от троп, замел следы, стер прошлое. Интересно, гадала она, увижу ли я снова когда-нибудь Кристиана или Ника, а потом задумалась о вероятности их собственного с Беном выживания. Ее жизнь расстелилась перед ней, словно чистый белый лист бумаги, готовый для написания новой истории.
Она осторожно спустилась со скалы и, повинуясь какой-то странной прихоти, легла навзничь в свежий снег, провела по его поверхности широко раскинутыми руками, соединила их за головой, а потом снова развела в стороны. «Вот я и обогнула прорыв», — подумала Клер, осторожно вставая, так, чтобы не испортить безупречные очертания ангела, оставшегося лежать позади.
Вернувшись по своим следам к палатке, она просунула внутрь лицо и увидела, что Бен уже проснулся. Он ухмыльнулся при виде ее головы, ампутированной молнией: точь-в-точь большой охотничий трофей, висящий на нейлоновой стенке.
— Ну где там твой попкорн? — спросил он, как будто ночь лишь ненадолго прервала их прежний разговор. — Я умираю с голоду.