В том случае, если мне не удастся повысить отражающую способность барьеров или разбудить своего подопечного, оставалось думать или о бегстве к двери, хотя собравшаяся с наружной стороны барьера атмосфера начисто исключала подобный метод спасения, или о том, чтобы выбросить Бейнса за пределы защитного круга, что, конечно же, равным образом было попросту невозможно.
Все это время я ходил и ходил по кругу внутри барьера и вдруг заметил, что угрожавшая нам опасность приобрела новый оборот. Внутри находившейся посреди защитного круга тени образовался густо-черный круг примерно в фут шириной.
И он рос прямо на моих глазах. Видеть это было ужасно. Чернота расползалась, и поперечник ее уже достигал ярда.
Я поспешно опустил Бейнса на пол. Внешняя сила явно прилагала колоссальные усилия, чтобы прорваться внутрь защиты, и мне оставалось только прибегнуть к последней мере, чтобы заставить его проснуться. Схватив ланцет, я закатал левый рукав его рубашки.
Я понимал, что иду на огромный риск, поскольку нет сомнения в том, что кровь чрезвычайным образом привлекает падших духов.
У Зигзанда это особенно подчеркивается в одном отрывке, который звучит приблизительно так:
«В крови заключен Глас, взывающий ко всему пространству. И Чудища Бездны слышат его, а услышав, алчут. Такоже обладает она велией силой, дабы возвратить назад душу безрассудно удалившуюся от тела, в котором ей положено обитать по природе. Однако горе тому, кто прольет кровь в час смертельной беды, ибо Чудища непременно услышат Глас Крови».
Мне приходилось идти на такой риск. Я понимал, что кровь будет взывать к внешним силам; но равным образом мне было известно, что я должен вопиять еще более громко, чтобы достучаться до той части сущности Бейнса, которая заплутала в глубинах преисподней.
Прежде чем нанести ему порез, я посмотрел на тень. Она разрослась, и ближний ее край уже находился не более чем в двух футах от правого плеча Бейнса, и край этот подползал на глазах все ближе и ближе к нему — так перемещается тлеющий край бумаги. Облик тени сделался куда менее призрачным и бесплотным, чем прежде. Он буквальным образом уподобился жерлу черной бездны.
— Пора, Бейнс, — проговорил я, — заставьте себя вернуться. Проснитесь!
И с этими словами быстро провел ланцетом по его коже. Я постарался, чтобы ранка была небольшой. На ней собралась капелька крови, пробежала по запястью и скатилась на пол. И в этот самый миг произошло то, чего я как раз и боялся. По комнате прокатился громовой раскат, и над полом вовне барьера загуляли грозные с виду сполохи мрачного света.
Я воззвал к своему пациенту еще раз, пытаясь говорить голосом уверенным и ровным, хотя круг жуткой тени растекся на всю часть окруженного защитным кольцом пола, так что мы с Бейнсом как будто бы висели над неизреченно-черной пустотой, полной мрака и ужаса, взиравших на меня из ее недр. И все это время, опустившись на колени возле распростертого на полу Бейнса, я ощущал под ногами прочный пол.
— Бейнс! — вновь воззвал я к нему, стараясь, чтобы в голосе моем не прозвучало отчаяние. — Бейнс, проснитесь! Проснитесь же, наконец! Проснитесь!
Однако он и не думал шевелиться, только смотрел на меня глазами, полными тихого ужаса, обращенными ко мне из глубин какой-то жуткой вечности.
К этому мгновению вся тень вокруг нас уже сделалась черной, и я вновь ощутил это странное и жуткое головокружение. Вскочив на ноги, я подхватил Бейнса и, перешагнув через первый из предохранительных кругов, фиолетовый, стал между ним и синим, прижимая Бейнса к себе так, чтобы ни одна часть его беспомощного тела не могла выставиться за пределы синего и голубого кругов.
Из черного жерла тени, заполнившей теперь всю охваченную моим оборонным кольцом часть комнаты, изошел слабый звук — донесшийся не откуда-то из близи, но из каких-то неведомых бездн. Слабым он был, едва слышным и растворявшимся в пространстве, однако же я угадал в нем несомненный свиной гвалт, создаваемый неисчислимым множеством этих животных. И в этот самый миг, словно отвечая на услышанный призыв, Бейнс по-свиному хрюкнул на моих руках.
Так стоял я между стеклянными вакуумными трубками защитных кругов, в потрясении взирая в разверзшееся под моим правым локтем черное и грозное жерло, опускающееся в самые недра ада.
Все произошло настолько не так, как я предполагал, и при этом столь постепенно и вместе с тем столь внезапно, что я не мог узнать себя самого. Утопая в умственном параличе, я не мог думать ни о чем другом, как о том, что всего в двадцати футах от меня находится дверь, закрывающая от меня нормальный и обыкновенный мир; а мне приходится здесь иметь дело с неведомой опасностью, не имея ни малейшего представления о том, как можно избежать ее.
Друзья мои, вы поймете лучше весь ужас нашего положения, если я скажу вам, что в синем свете внешних кругов я видел теперь сотни и сотни маленьких облачков, подобных клочьям черного дыма, бесконечной и упрямой вереницей круживших вокруг и снаружи барьера.
И все это время я держал одеревеневшее тело Бейнса на своих руках, пытаясь не поддаваться брезгливости, неизбежно возникавшей при каждом испущенном им свином звуке. Он хрюкал каждые двадцать или тридцать секунд, как бы отвечая на свиногласие, доносившееся снизу и едва слышное для моего уха. Честно скажу вам, что мне было бы проще держать труп, чем стоять там на грани между физической смертью, с одной стороны, и гибелью души, с другой.
Тут из бездны, находившейся столь близко от меня, что локоть мой и плечо нависали над ней, снова донесся слабый, едва различимый свиной ропот, такой далекий, что его можно было счесть отголосками эха.
Бейнс отозвался на него настолько свиноподобным визгом, что каждая фибра моего существа воспылала истинно человеческим и оправданным отвращением, и холодный пот покрыл мое тело буквально с ног до головы. Собрав волю в кулак, я попытался заглянуть в жерло великой бездны, и тут второй раз по всей комнате прокатился тихий гром, сотрясший и ожегший каждый сустав в моем теле.
Наклонившись, чтобы заглянуть в бездну, я ненароком на миг выставил одну из пяток Бейнса за пределы синего круга, и доля напряжения, скапливавшегося снаружи барьера, явным образом разрядилась через нас с ним. Если бы я стоял внутри защитного кольца, а не был изолирован от него фиолетовым кругом, тогда последствия оказались бы для нас куда более серьезными. А так мне удалось обойтись психическим ощущением той жуткой грязи, которое здоровый и нормальный человек всегда испытывает, оказавшись в непосредственной близости от чудовищ внешнего мира. Помните, как я описывал вам то же самое чувство, которое испытал, оказавшись возле руки, фигурировавшей в деле Врат?
Интересно упомянуть и про чисто физические эффекты воздействия: левый ботинок Бейнса вспороло, брючина обгорела до колен, а на ноге остались какие-то спиральные, синего цвета отметины.
Я замер на месте, удерживая Бейнса и сотрясаясь всем телом. Голова болела, и в каждом суставе ощущалось странное онемение; однако любая физическая боль не шла ни в какое сравнение с одолевавшим меня умственным унынием. Я чувствовал, что нам с Бейнсом пришел конец! У меня не было места, чтобы повернуться или пошевелиться в пространстве между самым внутренним фиолетовым кругом и голубым снаружи, поскольку расстояние между ними составляло всего тридцать один дюйм, включая дюйм ширины синего круга. Итак, я был вынужден оставаться там в полной пассивности, в любой момент ожидая нового потрясения и не имея уже способности думать.