Ну, меня, как всегда, остановят у ворот, проведут в контору и снова вывернут наизнанку вместе с сумкой; когда все закончится, я скажу вам, что меня уже с души воротит от подобного обращения, которое применяется только ко мне.
Таможенники усмехнулись.
— Неудивительно, кэп, — заметил Уэнтлок, — при вашей-то репутации. Ведь говорят-то, что вы уже скопили себе медяков на старость, протаскивая на берег разный товар без нашего ведома.
— Не надо так бессовестно льстить, — ответил я ему. — И не стоит верить даже половине того, что слышишь. Я не хочу, чтобы у вас сложилось впечатление, будто я занимаюсь подобными вещами регулярно. Но сейчас мне нужно пронести несколько безделушек в подарок другу. Не имею такой привычки, но иногда случается.
Оба моих собутыльника громко расхохотались, поскольку, наверное, сочли совершенно правдивое утверждение за отменную шутку.
— Ладно вам, — сказал я, — лучше послушайте, чего я хочу от вас. Когда я вхожу в вашу контору, один из вас всегда забирает мою сумку. Ну, я и хочу, чтобы вы подменили ее той, которую я дам вам сегодня и которую вы можете выворачивать наизнанку перед своим боссом. Когда он выйдет, вы передадите мне необысканную, я с ней ухожу — и фокус закончен. Для вас никакого риска нет вообще. Вы просто берете с собой эту сумку, в которую я положу одежду, и завтра приносите ее в свою контору. Когда я прихожу и меня обыскивают, вы подмениваете сумку номер один сумкой номер два, которую я принесу с собой, и будете обыскивать этот номер один перед своим боссом со всем пылом. Потом я ухожу, и, отпуская меня, вы даете мне номер два. Что касается сумки номер один, я оставлю ее вам в качестве маленького сувенира. Теперь соглашайтесь, и я немедленно вручу каждому по пятерке.
Уэнтлок немедленно выразил согласие от лица обоих таможенников, и я достал свой бумажник и вручил каждому по пятифунтовой банкноте.
— Нет, — торопливо возразил Уэнтлок. — Золотом, если вы не возражаете, кэп. Эти бумажки слишком легко проследить.
Усмехнувшись, я забрал свои купюры и протянул ему десять соверенов.
— Вы смышленый человек, Уэнтлок.
— В нашем деле приходится блюсти себя, сэр, — ответил он, с широкой и бесстыжей улыбкой.
19 августа, утро
Я отплываю завтра, и если мне сегодня не удастся передать товар, то я крупно пролечу, поскольку обещал привезти его не позже двадцатого числа.
Тот же день, после полудня
Нетрудно представить, что я шел сегодня с сумкой к воротам в несколько взволнованном состоянии. Рисковать приходилось шестью тысячами фунтов и возможными серьезными неприятностями в случае разоблачения.
Тем не менее, выхода у меня не оставалось, и я подошел к воротам, пытаясь выглядеть, как всегда, приветливо, а потом заявил привычный протест против обыска приветливому и дипломатичному офицеру, встретившему меня и немедленно пригласившему в уже ставшую привычной клетушку.
Когда я входил в двери таможни, ко мне подошел мальчишка-посыльный и коротко прикоснулся к козырьку.
— Это вы — кэп Голт, сэр? — спросил он меня.
— Да, — ответил я.
— Я только что был на вашем корабле, сэр, — объяснил он. — Мне сказали, что вы только что вышли к воротам, и что я смогу догнать вас, если потороплюсь. Я должен передать вам это письмо, сэр, и сказать, что ответа не нужно. Доброго утра, сэр.
— Доброго утра, — отозвался я, наделяя парнишку четвертаком. Письмо я распечатал уже в таможне, куда вошел вместе с любезным офицером.
Текст послания ни в коем случае не мог уменьшить снедавшую меня тревогу. Записка была написана корявыми печатными буквами, чтобы не выдать автора почерка. Вот точный текст ее:
Капитану Голту,
Пароход «Калипсо»
Сэр,
получите предупреждение и не пытайтесь пронести свой товар через таможню. В таком случае вас продадут, и некий человек, все-таки питающий к вам дружеские чувства, будет жалеть о том, что не предоставил вам возможности отступить. Заплатите пошлину, даже если вы потеряете на этом деньги. Властям известно много больше, чем вы можете предположить. Им известно все — и что вы купили «товар», который собираетесь провезти без пошлины, и даже та сумма, которую вы заплатили за него — 5 997 фунтов. Сумма достаточно крупная, чтобы рисковать ею, не говоря уже о штрафах и тюремном заключении. Итак, предупреждаю: платите пошлину обычным порядком. Ничего другого сделать для вас я не могу.
Доброжелатель.
Словом, подобная записка не могла вселить в мою душу никакой бодрости, тем более после того, как я вступил в то самое заведение, которого мне рекомендовали избегать, во всяком случае, так сказать, в качестве потенциального контрабандиста. Я не мог выйти оттуда, ибо в таком случае навлекал на себя уже вполне обоснованные подозрения, кроме того, у меня оставался мой надежный план.
Итак, я вступил в помещение таможни с куда большим спокойствием на лице, чем в сердце. Обведя торопливым взглядом комнату, я заметил край сумки, чуть выступавший из-под стола. Итак, похоже, что Эвисс и Уэнток намереваются выполнить вчерашнюю договоренность. Если бы они выдали меня, сумка, конечно же, находилась бы сейчас в руках старших офицеров таможни.
Я пытался понять всю проблему в комплексе. И, пребывая в полном недоумении, все время старался понять, не только кто прислал мне это предупреждение, но и кто на белом свете мог знать во всех подробностях мой уговор.
Как только я вошел в комнату, Эвисс и Уэнток поднялись из-за столов; Уэнток шагнул вперед и взял у меня сумку, а Эвисс жестом пригласил в каморку.
Произведенный ими обыск нельзя было назвать по-настоящему суровым, но и в таком качестве он не показался бы мне обременительным, учитывая все обстоятельства. Ум мой был занят сумками и перспективой того, что оба таможенника все-таки окажутся верными нашей договоренности.
В их пользу свидетельствовал один аргумент. Любезное обращение старшего таможенника было совершенно неподдельным; и я не мог представить себе, чтобы он мог сохранять такое абсолютное, неподдельное и даже скульптурное спокойствие, если бы два моих предполагаемых сообщника уже выдали меня и сказали, что прямо на его ковре (то есть на линолеуме, причем довольно холодном) трепещет крупная рыбина.
Впрочем, в поведении Эвисса угадывалась тревожная нотка. Он казался пристыженным и виноватым и старался не смотреть на меня. Однако об Уэнтлоке сказать такого было нельзя; этот пронырливый тип пребывал, по своему обыкновению, в ровном и (как мне всегда казалось) бесстыжем расположении духа.
Пока я одевался, на стол брякнули мою сумку, и в тот же самый момент я понял, что Уэнтлок и Эвисс продали меня, поскольку они не подменили сумкой номер один сумку номер два, которую я только что принес в таможню, но самым откровенным и жестоким образом проигнорировали весь наш договор и открыли номер два — ту самую сумку, о которой я договаривался с ними, чтобы ее не открывали.