Поэтому в конце ноября из 450 тыс. русских военнопленных [222] , находившихся уже в Германии, на сельскохозяйственных работах могли быть использованы только 200 тыс., остальные 250 тыс. человек вследствие заболеваний сыпным тифом и истощения работать не могли. Это задерживало высвобождение из сельского хозяйства французских военнопленных, в которых очень нуждалась военная промышленность.
Немецкая Восточная армия хорошо знала о тех страшных условиях, в которых находились русские пленные. Граф Босси-Федриготти писал в своем докладе министерству иностранных дел, что солдат на фронте «мало представляет себе бедственное состояние военнопленных. Проявления каннибальства, являющиеся следствием голода в лагерях, вызвали всеобщее порицание. Но это к стыду вермахта, когда на его глазах пленные мрут как мухи. Поскольку факты массовой гибели русских военнопленных в лагерях становятся широко известными, наша пропаганда не прельстит красноармейцев сдаваться в плен».
В донесении штаба группы армий «Центр», подготовленном майором Герсдорфом после его поездки на фронт, совершенно ясно говорится, «что расстрелы евреев, пленных и комиссаров почти везде вызывают отрицательную реакцию офицерского корпуса… Следует констатировать, что факты гибели военнопленных стали известны в полном объеме и что в разговорах офицеров на фронте они приобретают гиперболическую форму».
И хотя именно поэтому представители военных кругов на фронте требовали изменения бедственного положения пленных, «которое наносило удар по нашей пропаганде», и указывали на плохое «состояние здоровья пленных» и растущую смертность военнопленных в лагерях, положение не менялось. Более поздние протесты имперского министра по делам оккупированных восточных областей Альфреда Розенберга и начальника абвера адмирала Вильгельма Канариса не могли убедить ОКВ, в распоряжении которого находились русские военнопленные, изменить к ним отношение. Кейтель следующим образом обосновал свой отказ:
«Сомнения в отношении бесчеловечного обращения с русскими военнопленными соответствуют солдатскому представлению о рыцарской войне. Здесь же речь идет об уничтожении мировоззрения. Поэтому я одобряю эти меры и санкционирую их».
Даже ответственный за четырехлетний план Геринг, который, казалось бы, должен был быть заинтересован в том, чтобы максимальное количество военнопленных поступало в немецкую военную промышленность, ничего не предпринял для изменения отчаянного положения русских в немецких лагерях. Напротив, во время своего визита к Чиано Геринг с полным равнодушием заметил, «что голод среди советских военнопленных настолько силен, что для их конвоирования уже не нужны вооруженные солдаты. Достаточно во главе колонны пленных пустить полевую кухню, и за этим запахом пищи тысячи пленных пойдут, как голодные звери».
Эти зловещие слова имперского маршала говорят сами за себя. Гитлер вторил Герингу в своих высказываниях о русских. Пытаясь доказать низменность чувств советских солдат, он говорил о том, что они, будучи окружены немецкими войсками, «сотнями пожирали друг друга».
Гитлер отклонил все попытки Советского Союза побудить Германию признать Гаагскую конвенцию о ведении войны. Свой отказ Гитлер мотивировал тем, что якобы «не хочет вести переговоры с русским правительством и не верит, что русское правительство будет придерживаться договоренности».
В связи с этой отрицательной позицией Гитлера Международный Комитет Красного Креста предпринял попытку сыграть роль посредника. В декабре он предложил доставлять как немецким, так и русским военнопленным одежду и продовольствие из Америки и хранить в Женеве списки немецких и русских военнопленных численностью от 30 до 380 тыс. человек [223] . Все военнопленные могли быть обеспечены прививками от сыпного тифа. Хотя ОКВ и министерство иностранных дел согласились с этим предложением, Гитлер снова отклонил его. Он обосновывал свою точку зрения тем, что немецкий солдат может на основании этого соглашения прийти к неверному мнению, что будто и к нему в случае пленения будут относиться в соответствии с договором. По его взглядам, немецкий солдат из страха перед пленом, где «красные бестии» непременно убьют его, должен сражаться до конца. Решающим же моментом в том, что немецкое руководство отказалось от заключения соглашения, было то, что фамилии русских военнопленных позволят русскому правительству установить, что не все русские солдаты, попавшие в руки немцев, живы. Гитлер, который тем самым признавал факт гибели многих русских пленных, хотел воспрепятствовать тому, чтобы преступления, за которые он несет ответственность, стали известны миру.
В феврале 1942 года доктор Мансфельд, ответственный за обеспечение страны рабочей силой в рамках четырехлетнего плана, утверждал, что из первоначально имевшихся 3900 тыс. русских военнопленных остались только 1100 тыс., а из них, в свою очередь, могли быть использованы на работах в германском рейхе только 400 тыс. человек. Он возражал против перевозки русских военнопленных в товарных вагонах, так как считал «сумасшествием перевозить этих рабочих в открытых или плотно закрытых, неотапливаемых товарных вагонах, чтобы на конечной станции выгружать трупы».
И вновь назначенный генеральный уполномоченный по использованию иностранной рабочей силы гауляйтер Фриц Заукель высказывался за то, чтобы русских военнопленных относительно прилично размещать и кормить, чтобы они по возможности с большей пользой работали на Германию. В связи с этим удалось наконец переубедить Гитлера отказаться от его парадоксальной точки зрения по поводу использования русских пленных в немецкой военной промышленности и сельском хозяйстве, с одной стороны, и изменить подход к вопросу об отношении к ним, с другой стороны. В середине марта 1942 года фюрер сказал, что «питание русских военнопленных и русских рабочих абсолютно недостаточно и нужно принять меры к исправлению положения».
Наряду с неспособностью организовать использование военнопленных в качестве рабочей силы в Германии пагубную роль сыграл и тот факт, что в ноябре многие военные предприятия лишились значительного числа рабочих в связи с проведенной «эвакуацией» рабочих-евреев. За период с 16 октября по 13 ноября из Германии были вывезены 20 тыс. немецких евреев и отправлены в гетто под городом Лодзь. Кроме того, 30 тыс. евреев были отправлены в середине ноября в Россию. Против этого, ссылаясь на перегрузку транспорта, резко возражал Бок. Когда он узнал, что многочисленные составы с евреями из Германии должны быть отправлены в тыловые районы группы армий, он пожаловался Гальдеру, так как отправка эшелонов с евреями срывала доставку соответствующего числа эшелонов с жизненно необходимыми грузами для обеспечения боевых действий. Не оправдались также и надежды на то, чтобы, уволив 20 тыс. рабочих с предприятий военной промышленности, добиться их поступления на предприятия, остро нуждавшиеся в рабочей силе. Таким образом, к началу декабря на «трудовой бирже» сложилось почти нетерпимое положение. В «Донесении о положении в военной промышленности» за ноябрь оно характеризовалось очень метко: