Этот приказ, который предусматривал применение команд СД в тыловых районах армий и прифронтовых районах, подчеркивал совместную ответственность служб СД и сухопутных войск в запланированных мерах по уничтожению. Для этих целей в каждой армии и прифронтовом районе назначался уполномоченный начальника полиции службы безопасности и СД. В целях налаживания сотрудничества было установлено: «Уполномоченный обязан своевременно доводить до сведения командующего армией полученные им от начальника полиции службы безопасности и СД директивы. Командующий имеет право отдавать уполномоченному указания, которые необходимы для предотвращения всего, что может помешать проведению операций, они имеют первоочередность перед другими указаниями». Далее говорилось: «…начальник контрразведки должен согласовывать задачи спецкоманд с военной контрразведкой, деятельностью тайной полевой полиции и другими органами, привлекавшимися к проведению операций». Приказ был довольно ясным и относительно задач команд СД. Наряду с задачами разведки и борьбы с враждебными по отношению к государству и империи настроениями он подчеркивал: «Спецкоманды имеют право проводить в рамках своих задач и на свою ответственность карательные меры против гражданского населения. При этом они обязаны тесно сотрудничать с контрразведкой» [73] .
Сотрудничество между вермахтом и СД, выявившееся уже при планировании войны, не может быть полностью игнорировано и буржуазными историками. Так, английский историк Г. Рейтлинжер, который всегда стремился низвести роль вермахта в массовых убийствах советских людей оперативными группами СД до «удивительной пассивности» и «равнодушия», вынужден был сделать по поводу приказа Браухича от 28 апреля хотя и робкое, но признание, что вермахт, кажется, имел значительно больше власти над полицейскими частями Гейдриха, чем об этом свидетельствуют высказывания, сделанные во время Нюрнбергского процесса над главными фашистскими преступниками.
Буржуазный историк Г.А. Якобсен говорит о далеко идущих «признаниях» начальника тыла, который, «возможно», думал, что деятельность спецкоманд может «быть проконтролирована» в оперативном районе. С учетом изданных военными органами управления приказов об убийствах и терроре и последующей совместной практики военных властей и органов Гиммлера по массовой ликвидации советских граждан подобную позицию следует рассматривать как сознательно вводящую в заблуждение.
Военное руководство не остановилось, между прочим, только на письменных указаниях. В начале июня 1941 г. все офицеры разведки и контрразведки от дивизии и выше были созваны для инструктажа в Берлин, где им подробно было разъяснено в присутствии Вагнера, Канариса, Гейдриха и Шелленберга содержание соглашений между вермахтом и органами Гиммлера. Примерно через неделю, 11 июня 1941 г., генерал Е. Мюллер по поручению фон Браухича провел инструктаж офицеров разведки и контрразведки и военных судей армий относительно общего комплекта приказов о терроре и уничтожении. Его разъяснения нашли свое завершение в требовании, что законность и право в ходе будущих боевых действий должны уступить место «военной необходимости». Носители враждебной точки зрения должны подвергаться не «консервации», а «уничтожению». Тем самым еще раз четко подчеркивалась классовая целенаправленность приказов о терроре и убийствах.
Господствующие круги Германии рассматривали военную агрессию, террор и политику уничтожения как главное средство для достижения своих антисоветских целей. Одновременно они подготавливали систему мер для идеологического разложения советского населения, которая распространялась от разработки соответствующих направлений организованного обмана через подготовку специальных военных и гражданских органов пропаганды до предоставления технических средств — передвижных радиостанций, типографий и др.
Носителем данной системы одно время было министерство пропаганды, в особенности его «восточное отделение» под руководством д-ра Тауберга, которому позже был подчинен также и штаб «Винета», занимавшееся подготовкой радиопередач, фильмов и граммофонных пластинок для подрывной работы среди населения оккупированных советских областей. Наряду с этим служба Розенберга, ставшая впоследствии имперским министерством по оккупированным восточным областям, также имела собственный отдел пропаганды. Особую роль в рамках этой системы имел отдел пропаганды вермахта при Верховном командовании. Он не только поставлял основную часть сил и средств для данной области антисоветской деятельности, но и располагал также вследствие своих полномочий военного органа в прифронтовой полосе, и в особенности используя предоставленные ему права цензуры, фактически ключевыми позициями в данной системе.
Деятельность отдела пропаганды вермахта была тесно скоординирована с министерством Геббельса и отделом пропаганды Розенберга. В последнем отделе офицеры пропаганды вермахта занимали ведущие позиции [74] . Министерство иностранных дел также оказывало влияние на так называемую «восточную пропаганду». Здесь следует отметить, что бывший федеральный канцлер ФРГ Кизингер, в свое время руководящий сотрудник радиополитического отдела министерства иностранных дел, в марте 1942 г. был связным с министерством Геббельса по координации антисоветской пропаганды.
Разработанные этими органами под общим руководством восточного отдела министерства пропаганды и отдела пропаганды вермахта предложения и инструкции при подготовке нападения на СССР нашли свое отражение в подписанном Йодлем в начале июня 1941 г. циркуляре Верховного командования вермахта (ОКВ) под названием «Директива по использованию пропаганды в плане „Барбаросса“». Наряду с инструкцией по пропаганде против Красной армии он содержал также многочисленные пропагандистские мероприятия относительно гражданского населения. Основой всей пропаганды по его разложению должен был стать абсурдный тезис, что фашистский вермахт хочет «освободить» население Советского Союза от «тирании Советов». Противниками Германии, как лицемерно утверждалось, являются лишь советское правительство и Коммунистическая партия Советского Союза. Наряду с этим тезисом, в котором отражалась главная политическая цель агрессии фашистской Германии, эта пропаганда должна была, однако, недвусмысленно пояснить советскому населению, что отныне оно должно будет работать на благо оккупантов. Наибольшую значимость в директиве придавали на первых порах тщательному сокрытию от населения дальнейших целей войны. Ни предусматриваемый раздел Советского государства, ни разгром социалистических экономических форм в пропагандистских материалах не должны были упоминаться [75] .
Внимание, проявленное к идеологической диверсии при подготовке нападения на Советский Союз, не было случайным. В нем нашло выражение стремление разрушить решающий политико-моральный фактор силы сопротивления советского народа, его социалистическое сознание. Совершенно неправильно оценивая отношение советских людей к созданному ими же самими общественному и государственному строю, фашистские органы управления надеялись по меньшей мере побудить часть советского населения к отказу от социализма и Советского государства.