Отец Беньямино, несколько оправившись от удивления, поднял для благословения руку.
— Да будет Бог с тобой, сын мой, — сказал он. — Тебе всегда будут рады в доме моего брата.
Он сотворил крестное знамение и вышел.
Тури Гильяно понимал, что пора уходить из монастыря. Когда Аспану Пишотта зашел к нему в тот вечер, Гильяно дал указание готовить его возвращение в большой мир. Он видел, что друг его изменился, как изменился и он сам. Пишотта не заколебался и не стал возражать, услышав о том, что, как он понимал, перевернет его жизнь. Наконец Гильяно сказал:
— Аспану, ты можешь пойти со мной, а можешь остаться в семье. Поступай, как считаешь нужным. Пишотта улыбнулся.
— Думаешь, я уступлю тебе все удовольствия и всю славу? Позволю тебе забавляться в горах, а сам буду водить ослов на работу и собирать оливки? А как же наша дружба? Чтобы ты жил один в горах, когда мы с детских лет вместе играли и трудились? Только когда ты свободно вернешься в Монтелепре, вернусь и я. Я приду за тобой через четыре дня.
Эти четыре дня Пишотта был очень занят. Он уже выследил контрабандиста на лошади, который предлагал отыскать раненого Гильяно. Его звали Маркуцци, человек он был опасный, занимавшийся контрабандой по-крупному под защитой дона Кроче и Гвидо Кинтаны. Его дядя был одним из главарей мафии.
Пишотта выяснил, что Маркуцци регулярно совершает поездки из Монтелепре в Кастелламмаре. Аспану знал крестьянина, который держал мулов для контрабандиста, и когда увидел, что животных забрали с пастбища и отвели в стойло около городка, понял, что Маркуцци на другой день отправляется в путь. На рассвете Пишотта расположился на дороге, которой должен воспользоваться Маркуцци, и стал ждать. У него была лупара — многие сицилийские семьи держали ее дома как часть инвентаря…
Он решил убить Маркуцци не только потому, что контрабандист предложил полиции добить раненого Гильяно, но и потому, что тот хвастался этим перед друзьями. Убив контрабандиста, он тем самым предостережет всякого, кто захочет предать Гильяно. К тому же Пишотте нужно было оружие, которое, как он знал, Маркуцци возил с собой.
Ему не пришлось долго ждать. Маркуцци вел пустых мулов, чтобы забрать товар в Кастелламмаре, и был беспечен. Он ехал на переднем муле вниз по горной тропе, перекинув ружье через плечо, вместо того чтобы держать его на изготовку. Когда он заметил Пишотту, оказавшегося перед ним на тропе, то не встревожился. Ведь он увидел всего лишь невысокого худощавого парнишку с тонкими фатоватыми усиками и какой-то раздраженной улыбкой. Лишь когда Пишотта вытащил из-под куртки лупару, Маркуцци насторожился.
— Ты просчитался, — буркнул он. — Я еще не забрал товар. И эти мулы под защитой «Друзей». Не дури и найди себе другого клиента.
— Мне нужна только твоя жизнь, — тихо произнес Пишотта, и улыбка его стала жесткой. — Однажды ты захотел стать героем в глазах полиции. Два-три месяца назад, помнишь?
Маркуцци вспомнил. Он словно случайно повернул мула боком, чтобы прикрыть руку от взгляда Пишотты. А сам сунул ее за пояс и, вытащив пистолет, дернул мула за уздечку, чтобы развернуться и выстрелить. Последнее, что он увидел, была улыбка Пишотты, когда выстрел лупары выбил тело Маркуцци из седла и бросил на землю.
Мрачно улыбаясь, Пишотта встал над телом и выпустил еще один заряд в голову Маркуцци. Затем вынул из его руки пистолет и снял висевшее на ремне ружье. Он выгреб из кармана его куртки патроны и положил в свою. Затем быстро и методично пристрелил всех четырех мулов — предупреждение всем, кто намеревался — даже косвенно — помочь врагам Гильяно… Он стоял на дороге с лупарой в руках, ружьем убитого через плечо и заткнутым за пояс пистолетом. Никакого чувства жалости он не испытывал и был удовлетворен сделанным. Ибо, несмотря на любовь к своему другу, он по-своему состязался с ним. И хотя Аспану признавал главенство Тури, но всегда считал, что должен доказать свое право на дружбу, предстать таким же смелым и таким же умным. Теперь он тоже перешагнул магический круг юности, общества и присоединился к Тури уже вне этого круга. Этим поступком он навсегда связал себя с Тури Гильяно.
Через два дня, как раз перед вечерней трапезой, Гильяно ушел из монастыря.
Аббат проводил его до ворот, где ждал Пишотта. Он вручил ему на прощанье подарок, статуэтку черной девы Марии, копию той, что принадлежала Марии Ломбарде, матери Гильяно. У Пишотты была американская зеленая спортивная сумка, и Гильяно положил черную деву туда.
Хотя аббат искренне привязался к Гильяно, его привязанность объяснялась и корыстью. Он понимал, что этот парень однажды станет силой, с которой будут считаться на Сицилии. Ну, а Тури Гильяно был полон благодарности. Аббат спас ему жизнь, более того, он многому научил его и был прекрасным собеседником. Аббат разрешил ему даже пользоваться своей библиотекой.
Аббат и Тури Гильяно обнялись.
— Я ваш должник, — сказал Тури. — Вспомните обо мне, если потребуется какая-либо помощь. Что бы вы ни попросили, я сделаю.
Аббат похлопал его по плечу.
— Христианское милосердие не требует оплаты, — сказал он.
Но это была просто затверженная формула… Обещание же Гильяно он запомнит.
Несмотря на протесты Пишотты, Гильяно взвалил спортивную сумку на плечо, и они вышли из монастырских ворот. И ни разу не оглянулись.
С выступа скалы близ вершины Монте д’Оро Гильяно и Пишотта могли наблюдать за городком. Всего в нескольких километрах под ними в домах зажигались огни, сражаясь с наступающей темнотой. Гильяно даже почудилось, что он слышит музыку из громкоговорителей на площади, которые регулярно транслировали передачи из Рима для увеселения горожан, если им вздумалось погулять перед ужином.
Но расстояния в горах обманчивы. Потребовалось бы два часа, чтобы спуститься в Монтелепре, и четыре часа, чтобы вернуться наверх. Гильяно и Пишотта играли здесь еще детьми; они знали каждый камень на этой горе, каждую пещеру и каждый туннель. За краем ближайшей скалы находился грот Бьянка, любимая пещера их детства, размером больше любого дома в Монтелепре.
Аспану хорошо выполнил приказания, подумал Тури Гильяно. В пещере лежали спальные мешки, сковородки, коробки с боеприпасами и мешки с продовольствием и хлебом. Там же находился деревянный ящик с электрическими и керосиновыми фонарями и ножами, несколько канистр с керосином.
— Аспану, — рассмеялся Гильяно, — мы можем поселиться здесь навсегда.
— Лишь на несколько дней, — сказал Аспану. — Сюда перво-наперво сунутся карабинеры, когда снова начнут разыскивать тебя.
— Эти трусы рыскают лишь днем, — ответил Тури. — Ночью мы в безопасности.
Густой покров темноты опустился на горы, но небо было все в звездах, так что они отчетливо могли видеть друг друга. Пишотта открыл спортивную сумку и стал вытаскивать оружие и одежду. Медленно и торжественно Тури Гильяно начал вооружаться. Сняв монашескую сутану, он натянул молескиновые брюки, затем большую куртку из овчины с многочисленными карманами. Два пистолета он заткнул за пояс, а пистолет-автомат сунул под куртку так, чтобы он был прикрыт и в то же время его легко можно было выхватить. Он застегнул на талии пояс с патронами и положил в карманы куртки коробочки с пулями. Пишотта подал ему нож, Гильяно засунул его за голенище — на нем были армейские сапоги. Затем еще один маленький пистолет сунул в плетеную кобуру, подвязанную с внутренней стороны к отвороту куртки. Он тщательно проверил все оружие и боеприпасы.