— Хорошо, — сказала она. — Я напишу Ричарду, и посмотрим, как он это воспримет.
Она так и не написала. Она знала, что ее бывший муж не согласится. Да к тому же она сама не хотела, чтобы Элис становилась слишком важной частью ее жизни.
Когда я узнал точно, что Дженел жила одновременно в двух измерениях и что Элис тоже была ее «возлюбленной», я почувствовал облегчение. Ну и что? То, что две женщины любят друг друга, было подобно тому, как когда две женщины вяжут вместе. Я сказал это Дженел, чтобы рассердить ее. И потом, ее положение ставило меня в положение «парашютиста», человека, любовницей которого является замужняя женщина, муж которой понимает все это, а женщина пытается комбинировать.
И все-таки все это не так просто. Постепенно я понял, что Дженел любит Элис, по меньшей мере, настолько же сильно, насколько и меня. Но что было еще хуже, я понял, что Элис любит Дженел больше, чем я, то есть менее эгоистично и, следовательно, причиняя Дженел меньше вреда по сравнению со мной. Ибо к тому времени я понял, что эмоционально я не очень-то много даю Дженел. И не имело значения, что это была неразрешимая загадка, что никогда никакой мужчина не будет в состоянии решить ее проблемы. Я использовал ее для своего удовольствия, как инструмент удовлетворения. Ну, да ладно. Опять же, пусть так. Но я ожидал, что она согласится занять в моей жизни строго подчиненное положение. В конце концов, у меня были жена, дети и мое писательство. Я даже ожидал, что она даст мне в своей жизни место первостепенной значимости.
В конце концов, все, до определенной степени, есть торговля, сделка, результат соглашения. И я выторговывал больше, чем она. Это было так просто.
Но здесь вклинивается осложнение: ее бисексуальность. В один из моих приездов она заболела. У нее удалили кисту. Она пробыла в больнице десять дней. Конечно, я посылал ей цветы, тонны цветов, выполнял эту бессмыслицу, которую так любят женщины и из-за которой заставляют убиваться мужчин. Конечно, я приходил к ней каждый вечер примерно на час. Но Элис была у нее на посылках, проводила у нее весь день. Иногда она на какое-то время выходила из палаты, чтобы Дженел и я могли побыть одни. Может, она знала, что Дженел захочет, чтобы я держал ее за обнаженную грудь, когда буду говорить с ней. Не из каких-либо иных побуждений, но потому, что это ей доставляет удовольствие. О боже, как много секса присутствует во всех удовольствиях: и в горячей ванне, и в обильном обеде, и в хорошем вине. Если бы для удовлетворения требований секса можно было ограничиться лишь такими удовольствиями, без любви и прочих осложнений.
Во всяком случае, когда Элис была в палате вместе с нами, меня всегда поражало, до какой степени было полно любви лицо Элис. Они с Дженел были словно сестры, они смотрели друг на друга как любящие женщины, мягко, женственно. У Элис был маленький, почти тонкий рот, который редко выглядит благородно, но у Элис он выглядел именно так. Мне она очень нравилась. А почему бы, черт побери, и нет? Она делала всю грязную работу, которую должен был делать я. Но я был занятый человек. Я был женат. И назавтра должен был улететь в Нью-Йорк. Может быть, если бы Элис не было, то я бы делал все то, что делала она, но я так не думаю.
Я тайком принес бутылку шампанского, чтобы отметить наш последний совместный вечер. Но я не намеревался разделять этот вечер с Элис. У Дженел было припасено три стаканчика. Элис открыла бутылку. Она была очень способной.
На Дженел был красивый ночной халат, и как всегда, она выглядела несколько трагично, лежа на этой больничной койке. Я знал, что она специально не использовала косметики (чтобы подготовиться к моему посещению), чтобы играть свою роль. Болезненная, бледная, прямо Камилла. Если не считать того, что в действительности она была вполне здорова и прямо дышала жизненной силой. Ее глаза блестели от удовольствия, когда она пробовала шампанское. Она держала, как в западне, в своей палате двух человек, которых она любила больше других. Им не позволялось быть в отношении ее нечестными никоим образом, или же как-то задевать ее чувства, даже не позволялось останавливать ее в ее нечестном отношении к ним. Но, может быть, именно это заставило ее протянуть ко мне руки и взять в них мою и держать ее, а Элис сидела тут же и смотрела.
С тех пор как я узнал об их отношениях, я постоянно старался не вести себя как любимый Дженел перед Элис. Элис тоже никогда не выдавала своих действительных отношений с Дженел. Глядя на них, можно было поклясться, что это две сестры или подруги. В своих отношениях они были совершенно естественными и спокойными, и только Дженел иногда прорывало, она вдруг принимала вид господина-мужа.
Элис отодвинула свой стул от постели Дженел к дальней стене, подальше от нее, от нас. Как будто тем самым хотела признать за нами статус любовников. По какой-то причине я воспринял этот жест очень болезненно, а он был так благороден.
Я стал смутно чувствовать, что завидую им. Им было так хорошо вместе, что они могли пойти даже на то, чтобы позволить мне выступать здесь открыто в роли официального любовника. И я понял, что это не была извращенность с ее стороны, а искреннее желание сделать меня счастливым, и я улыбался ей. Через час мы выпьем шампанское, я уйду, сяду в самолет и полечу в Нью-Йорк, а они останутся одни, и Дженел помирится с Элис. И Элис знала это. И еще она знала, что Дженел нужен этот момент со мной. Я преодолел возникшее у меня желание убрать свою руку. Это было бы неблагородно, а мужское заблуждение говорит о том, что мужчины в глубине души благороднее женщин. Но знал, что мое благородство натянутое. Я не мог дождаться того момента, когда уйду.
Наконец, я смог на прощание поцеловать Дженел и уйти, обещая позвонить ей на следующий день. Мы обнялись, когда Элис скромно вышла из палаты. Но она ждала меня за дверью и проводила меня до машины. Она тоже поцеловала меня, в губы, и я ощутил мягкую сладость ее губ.
— Не беспокойся, — проговорила она. — Я проведу ночь у нее.
Дженел рассказала мне об этом после операции. Элис провела у нее целую ночь, свернувшись клубком на кресле в палате. Это меня не удивило.
Я сказал Элис:
— Спасибо. Береги себя, — сел в машину и поехал в аэропорт.
Когда самолет полетел на восток своим обычным маршрутом, было уже темно. В самолете я не мог заснуть.
Я мог себе представить, как им будет хорошо вдвоем, Элис и Дженел, и был рад, что Дженел будет не одна. И был рад, что утром на рассвете буду завтракать со своей семьей.
В чем я никогда не хотел себе сознаться, так это в том, что моя ревность в отношении Дженел была нисколько не романтической, а прагматической. Я читал романтическую литературу, но ни в одной из прочитанных мною романтических повестей не смог найти утверждения о том, что одной из причин, по которым женатый человек хочет верности от своей любовницы, является его боязнь подхватить гонорею или что-нибудь еще похуже и передать потом своей жене. Я думаю, что одной из причин, по которым подобное не допускалось для любовницы, была та причина, по крайней мере, что женатый мужчина обычно лжет и говорит, что он более не разделяет ложе со своей женой. И по той еще причине, что он уже лгал и лжет своей жене и что, если он ее заразил, если он вообще может считаться человеком, то ему нужно было бы в этом случае сказать об этом обеим. Он ловится на двойной лжи.