— Что здесь такого смешного — спросил Фрэнк. — Все это серьезно.
Вокруг нас было довольно много народу, и некоторые могли нас слышать. Я сказал Фрэнку весело:
— О чем нам беспокоиться, в самом деле? Мы не виновны, и мы знаем, что это все дерьмо собачье. И пусть они все катятся к чертовой матери.
Он улыбнулся в ответ, врубившись.
— Ну, — ответил он. — И все же, парочку этих ублюдков я бы пристукнул.
— Даже в шутку не говори такие вещи.
Я взглядом предупредил его об опасности. Они вполне могли понатыкать здесь подслушивающие устройства.
— Ты ведь на самом-то деле этого не хочешь?
— Да нет, конечно, — ответил Фрэнк неохотно. — Казалось бы, эти ребята должны гордиться, что служат своей стране. Я прошел одну войну и никогда не хныкал.
Тут мы услышали, как один из судебных исполнителей, сидящий возле массивных дверей с черно-белой табличкой «Зал Гранд Жюри», выкрикнул имя Фрэнка. Фрэнк вошел в дверь, и я увидел, что оттуда выходит Пол Хэмси. Я подошел к нему и сказал:
— Привет, Пол, как дела?
Он пожал мою протянутую руку.
Похоже, он чувствовал себя неудобно, но не выглядел виноватым.
— Ну, как твой отец? — спросил я.
— С ним все в порядке, — ответил Пол. — Я знаю, что мне нельзя говорить, о моем свидетельствовании. Вы знаете сами, что я не могу этого делать. Но мой отец просил передать вам, чтобы вы ни о чем не беспокоились.
Я почувствовал дикое облегчение. Ведь он единственный, кто по-настоящему беспокоил меня. Правда, Калли сказал, что с семьей Хэмси он все уладит, и похоже, что оно так и случилось. Я понятия не имел, как это Калли удалось, да меня это и не интересовало. Я смотрел вслед Полу, который шел к лифтам, и тут ко мне подошел еще один мой клиент, племянник одного театрального режиссера, которого я зачислил к нам бесплатно. Он действительно за меня переживал, и сказал, что он и его друзья будут свидетельствовать, что я никогда не просил и не получал от них никаких денег. Я сказал ему спасибо и пожал руку. Я все время шутил, улыбался, и нельзя сказать, что это была игра. Играя роль этакого ловкого весельчака-взяточника, тем самым давая понять о своей чисто американской невинности с удивлением обнаружил, что все это мне даже нравится. Фактически, мне как бы удалось устроить при дворе для множества своих клиентов, которые подходили ко мне и все говорили, что это дело — муть собачья, заваренное кучкой критиканов. Я даже стал думать, что Фрэнк наверняка выкрутится, и тут увидел, что он выходит из зала гранд-жюри, и услышал, что вызывают меня. Вид у Фрэнка был мрачноватый, но рассерженный, и я понял, что он не раскололся, и собирается и дальше отбиваться. Я прошел через две массивные двери и оказался в зале гранд-жюри. За то время, что проходил через двери, согнал с лица улыбку…
То, что я увидел, было совсем не так, как показывают в кино. Похоже, что гранд-жюри представляло собой эту массу людей, сидящих на складных стульях, поставленных в ряд. Ничего похожего на скамью присяжных, или что там еще. Прокурор округа стоял возле стола, держа в руках стопку документов, в которые заглядывал. За маленьким столом сидел еще один человек за стенографической пишущей машинкой. Мне предложили сесть на стул, стоящий на небольшом возвышении, так, чтобы жюри меня хорошо видело. Было похоже, как если бы я был лэддерменом в зале для баккары.
Прокурор округа был молодым парнем, одет он был в черный костюм очень консервативного покроя, с белой рубашкой и тщательно завязанным галстуком небесно-голубого цвета. У него были густые темные волосы и очень бледная кожа. Как его звали, я не знал и не узнал этого никогда. Когда он задавал вопросы, голос его оставался очень спокойным и проникновенным. Он просто регистрировал информацию и не пытался произвести впечатление на жюри.
Задавая вопросы, он даже не подошел ко мне, а просто стоял возле своего стола. Он установил мою личность и место работы.
— Господин Мерлин, — обратился он ко мне, — вымогали ли вы когда-нибудь у кого-нибудь деньги по какой-либо причине?
— Нет, — ответил я.
Отвечая, я прямо смотрел ему в глаза и на членов жюри сохраняя серьезное выражение лица, хотя мне почему-то хотелось улыбнуться. У меня все еще было хорошее настроение.
Прокурор округа спросил:
— Получали ли вы какие-либо деньги от кого-либо за то, чтобы его зачислили в шестимесячную программу армейского резерва?
— Нет, — ответил я.
— Знаете ли вы о том, что какое-либо другое лицо получало деньги противоправным образом с тем, чтобы оказать кому-либо какие-либо услуги вне очереди?
— Нет, — ответил я, по-прежнему глядя на него и на множество людей, которым так неудобно было сидеть на этих складных стульчиках. В комнате не было окон, и она была плохо освещена. Я даже не мог толком разглядеть их лица.
— Имеете ли вы какую-либо информацию о том, что какой-либо вышестоящий офицер или кто-либо еще, используя служебное положение, включил кого-либо в эту шестимесячную программу вне очереди?
Я знал, что он задаст подобный вопрос. И уже думал о том, стоит ли упоминать о том конгрессмене, который приходил просить за мальчишку-наследника сталелитейного короля, и заставил-таки майора встать по стойке смирно, или рассказать ему, как полковник Резерва и некоторые другие офицеры проталкивали без очереди сыновей своих собственных друзей. Возможно, это оттолкнуло бы ведущих расследование, или переключило бы их внимание на этих вышестоящих людей. Но потом я понял, что ФБР и затеяло все это дело как раз для того, чтобы выйти на вышестоящих лиц, и если такое произойдет, то расследование будет проводиться с удвоенной тщательностью. Кроме того, если здесь будет замешан конгрессмен, то это вызовет повышенный интерес газетчиков. Поэтому я решил держать язык за зубами. И если мне предъявят обвинение и станут допрашивать, мой адвокат всегда сможет использовать эту информацию. Поэтому я отрицательно покачал головой и сказал:
— Нет.
Прокурор округа перетасовал свои бумаги и затем не глядя на меня, сказал:
— На этом все. Вы свободны.
Я встал со стула, спустился с платформы и вышел из комнаты жюри. Тут я понял, почему настроение у меня было таким радостным, таким приподнятым, почти счастливым.
Я ведь действительно был волшебником. Все эти годы, когда все вокруг брали взятки, никогда и ни о чем не волнуясь, я, заглянув в будущее, предвидел этот день. Все эти вопросы, это гранд-жюри, ФБР, призрак тюремного заключения. Я заколдовал их. Деньги свои спрятал у Калли, я сделал все возможное, чтобы не наживать врагов среди тех, с кем вместе проворачивал незаконные дела. Я никогда открыто не просил какие-либо определенных сумм. А если мои клиенты надували меня, никогда не преследовал их, домогаясь денег. Даже господина Хэмси, обещавшего осчастливить меня на всю оставшуюся жизнь. В общем-то, он и осчастливил меня — тем, что заставил своего сына не свидетельствовать против меня. Может быть, это сыграло свою роль, а вовсе не Калли. Хотя, на самом-то деле, я знал, что это именно Калли. Именно он помог мне выбраться. Ну ладно, если мне даже и потребовалась небольшая помощь, все равно я был волшебником. Все случилось именно так, как я и предполагал с самого начала. Я действительно гордился собой. Наплевать, если я оказался всего лишь ловким взяточником, заблаговременно принявшим меры предосторожности.