— Это с кем-то связано?
Мать задала этот вопрос шепотом, низко склонившись над столом. Берни рассмеялся.
— Нет, мама. Ни с кем это не связано. Просто я очень люблю Нью-Йорк. Надеюсь, что там я пробуду недолго, пусть Сан-Франциско и не самое скверное место на свете… это могли быть и Кливленд, и Майами, и Детройт… Может быть, по-своему они и неплохи, но они — не Нью-Йорк. В этом-то все и Дело.
Берни печально улыбнулся.
— Говорят, в Сан-Франциско полным-полно гомосексуалистов.
Мать с тревогой посмотрела на своего единственного сына.
— Мама, я смогу о себе позаботиться. — Он посмотрел на родителей. — Мне будет очень не хватать вас.
— Ты что — и приезжать совсем не будешь? В глазах у матери появились слезы. Берни почувствовал что-то вроде жалости и погладил ее руку.
— Я буду мотаться туда-сюда. Но жить я буду все-таки там. Хорошо, если вы меня будете навещать. Хотелось бы, чтобы вы присутствовали и на открытии. Это такой магазин!
Он говорил это себе и в начале февраля, пакуя вещи, прощаясь с друзьями, последний раз обедая с Полом в Нью-Йорке. В День святого Валентина, всего через три недели после того, как ему предложили сменить работу, он уже летел в Сан-Франциско, не уставая поражаться этому обстоятельству и коря себя за то, что не нашел в себе сил уволиться. Как только они покинули Нью-Йорк, вновь поднялся буран. В Сан-Франциско прилетели в два часа дня. Было тепло и солнечно, дул легкий ветерок. Повсюду цвели цветы. Нью-Йорк становился таким лишь в мае или июне. Впервые за все последнее время Берни мог вздохнуть с облегчением. На что, на что, а уж на погоду жаловаться не приходилось. Номер в «Хантингтоне» тоже был на удивление приятным.
Магазин был еще не достроен, но он потряс Берни. На следующий же день он позвонил Полу, чему тот был крайне рад. Все шло по плану. Строительство подходило к завершению, с отделочными материалами проблем не предвиделось, так что отделку можно было начать в любой момент. Берни встретился с агентами по рекламе и дал интервью «Кроникл». Все шло как нельзя лучше, и руководил всем он, Берни.
Оставалось открыть магазин и подыскать себе квартиру. Первое заботило Берни куда больше. С квартирой же он разобрался в два счета — снял меблированные комнаты в новой многоэтажке на Ноб-Хилл. Отсюда до его работы было два шага, пусть квартира его при этом и оставляла желать лучшего.
Открытие прошло великолепно. Оно стало именно тем, чем и должно было стать. Пресса заранее была настроена благожелательно. Здесь же, в магазине, они устроили замечательную вечеринку с безукоризненно одетыми официантами, разносившими гостям икру, закуски и шампанское, и манекенщицами, поражавшими публику не только своими одеяниями. Гости могли беспрепятственно бродить по всему магазину, танцевать и участвовать во всевозможных увеселениях. Берни мог гордиться своим магазином. Удивительная легкость сочеталась здесь с изысканным стилем — непринужденность Запада с шиком Нью-Йорка. Немало изумлен был даже и сам Пол Берман.
На открытие явилось столько людей, что пришлось выставлять полицейские кордоны. Впоследствии оказалось, что все затраты окупились сторицей — сумма продаж за неделю была фантастически высокой. Больше всех радовалась мать Берни. Она тут же решила, что ей еще никогда не доводилось бывать в таких прекрасных магазинах. Каждой продавщице она сообщала о том, что управляет этим магазином не кто-нибудь, но именно ее сын, который рано или поздно станет руководителем всей сети магазинов «Вольф». Сама она в этом ни минуты не сомневалась.
Через пять дней родители отправились в Лос-Анджелес, и Берни почувствовал себя страшно одиноким. Все члены правления вернулись в Нью-Йорк на следующий день после церемонии открытия, Пол в ту же ночь улетел в Детройт. Берни остался в этом городе один-одинешенек, здесь у него не было ни единого знакомого. Стерильные уродливые его апартаменты, где властвовали бежевый и коричневый цвета, действовали на Берни угнетающе. Теперь он жалел, что не снял какую-нибудь милую квартирку в викторианском стиле. Впрочем, особого значения это не имело. В магазине он проводил все семь дней недели, поскольку выходных решили не делать — магазин был открыт каждый день. Разумеется, Берни мог и не бывать здесь по уик-эндам, но ему попросту больше нечем было заняться. Все сотрудники магазина знали, что Берни работает как бешеный, и все соглашались с тем, что он человек порядочный и добрый. Он многого требовал от них, но еще строже относился к самому себе. Соответственно, какие-либо претензии к нему были невозможны. Он всегда знал, что хорошо и что плохо для магазина, чем следует и чем не следует торговать — на эти темы спорить с ним было бессмысленно. Берни всегда выражался определенно и всегда оказывался прав. Каким-то невероятным образом он угадывал все мыслимые и немыслимые колебания спроса и моды, хотя практически не знал этого города. Все находилось в движении: какие-то товары пересылались в другие города, какие-то, напротив, ввозились. Система работала как часы, и потому все в магазине привыкли относиться к нему с уважением. Никого не смущала даже его привычка часами бродить по залам. Ему хотелось знать, что носят люди, как они совершают покупки, чему они отдают предпочтение. Он беседовал с домохозяйками, юными девицами и пожилыми холостяками, его интересовали даже дети. Он хотел знать о них все и потому, как говорил он сам, должен был постоянно находиться на переднем крае.
Порой посетители просили проверить чек или обменять товар, и он никогда не отказывал им, тут же отыскивал нужного продавца и решал все проблемы. Персонал быстро привык и к этому. Его видели всюду — рыжеватые волосы, аккуратно подрезанная бородка, добрые зеленые глаза и добротно сшитые английские костюмы. Никто и никогда не слышал от него ни единого бранного слова. Если он и хотел, чтобы нечто происходило иным образом, он говорил об этом спокойно, пытаясь убедить подчиненного в своей правоте. Тем самым он снискал еще большее уважение сотрудников. Пол Берман, регулярно просматривавший сводки, поступавшие из Сан-Франциско, мог быть доволен. Новый магазин стал ведущим магазином фирмы. Не за горами тот день, когда Берни займет место управляющего всей торговой системой «Вольфа». Пол Берман в этом не сомневался.
Первый месяц был суматошным для всех, но к июлю дела в целом устоялись, и они приступили к осенним продажам. На следующий месяц Берни запланировал несколько показов моды. В июле же их ожидало грандиозное событие — начинался оперный сезон. Открытие оперного сезона было едва ли не главным событием в жизни Сан-Франциско. За платье, которое надевалось один-единственный раз, женщины были готовы заплатить пять, семь и даже десять тысяч долларов.
Оперные платья были развешаны внизу — в запертой комнате, которую охранял агент службы безопасности. Берни опасался пиратов, фотографов неособенно воров, ибо каждое такое платье стоило пусть и маленькое, но состояние. С мыслями об оперной коллекции он и поднимался в этот июльский день на один из верхних этажей. Он сошел с эскалатора и направился в отдел, торговавший детской одеждой. С неделю назад там возникли какие-то проблемы, связанные с предстоящим началом учебного года. Берни хотел убедиться в том, что проблем больше не существует и интересующий их товар получен.