Лина выписала направление на рентген и, вручив его медсестре, снова склонилась над Диком.
— Скоро тебя отвезут на рентген, а пока обещай мне, что будешь лежать и не двигаться. Договорились?
— Заметано! — Парень улыбнулся, приободренный доверительной манерой молоденькой докторши.
Когда сестра принесла результаты рентгенографии черепа и позвоночника Дика, Лина, взглянув, вздохнула с облегчением. В боксе, где стояла каталка Дика, она застала его мать и подружку, до крайности взволнованных.
— Хорошие новости! — поспешила обрадовать их Лина. — Считай, что легко отделался, Дик. В шейном позвонке микротрещина. Скажи спасибо Сэму, что не позволил тебя двигать. Спинной мозг не поврежден.
Дик расплылся в улыбке.
— Доктор, значит, мне можно идти домой?
Лина покачала головой.
— Извини, дружок, но придется тебе полежать в больнице. В лучшем случае, месяц строгого постельного режима.
Дик застонал.
— Еще одна хорошая новость — рентген черепа прекрасный…
— Вы хотите сказать, на снимке видно, что у моего драгоценного чада в черепной коробке ничего нет? — пошутила миссис Грин, видимо острая на язык.
Лина рассмеялась и снова склонилась над каталкой.
— Дик, хочу кое-что тебе сказать.
— Да, доктор?
— Постарайся поменьше гулять по крышам! — И, пожав ему на прощание руку, отправилась на осмотр малыша, который умудрился засунуть себе в нос бусинку.
Мать ребенка страшно нервничала.
— Сколько раз я ему говорила: не смей ничего совать в нос и уши! Что за бестолковый мальчишка!
— Поверьте мне, с детьми его возраста такое случается сплошь и рядом, — успокаивала ее Лина. — Как его зовут?
— Шон.
— Привет, Шон! — Лина улыбнулась большеглазому малышу, заметив, что из правой ноздри у него сочится слизь с кровью.
— Привет! — с важным видом отозвался он.
— Скажи-ка мне, что ты засунул себе в нос?
— Бусинку Мэгги.
— Мэгги — его старшая сестра, — пояснила мать.
— Шон, ты засунул только одну бусинку?
— Одну. Потому что мама стала кричать.
— Понятно! — Лина рассмеялась. — Шон, а можно я ее вытащу?
Малыш кивнул.
— Можно. Шон не боится.
— Молодец! — подбодрила его Лина. — Сейчас мы ее достанем. Быстро-быстро. Сестра, принесите нам, пожалуйста, носовой лоток. — Сестра вышла, а Лина достала из кармана халата маленького игрушечного медвежонка и протянула Шону. — Познакомься, это Тедди. Однажды он тоже засунул себе в нос бусинку и знает, как это неприятно. А потом я ее вынула. Подержишь Тедди? А то ему в кармане скучно одному.
Шон с готовностью кивнул и схватил пухлой ручонкой игрушку.
Когда сестра вернулась, Лина вставила в ноздрю носовой расширитель и, обнаружив бусинку, с помощью пинцета осторожно извлекла ее.
Мать ребенка с облегчением вздохнула.
— Спасибо, доктор! Огромное вам спасибо!
— Ну что, Шон, теперь все в порядке? — спросила Лина, кивнув на ярко-желтую бусину в лотке.
— Шон берет Тедди с собой! — заявил малыш, прижимая игрушку к груди.
— Как тебе не стыдно, Шон! Отдай сейчас же! — возмутилась его мать.
— Пусть оставит себе, — понизив голос, сказала ей Лина. — У меня целый арсенал игрушек специально для таких пациентов!
— А свои у вас есть, доктор?
— Простите? — не поняла ее Лина.
— Дети. Вы так хорошо с ними обращаетесь!
Лина смутилась.
— Я еще не замужем.
И она с ужасом почувствовала, что краснеет, но не осмелилась задуматься почему.
Жизнь наполнилась ощущением бесконечного праздника, но стала еще суматошнее. Каждую свободную минуту Лина проводила с Энтони — зачастую их дежурства совпадали, и мимолетные свидания распаляли страсть, оставляя чувство ненасытного голода. Заведующий отделением хирургии ушел на три недели в отпуск, а больничное руководство, как всегда — из соображений экономии, — на замену никого приглашать не стало, и вся нагрузка свалилась на Энтони.
Когда ему сообщили «приятную» новость — эту миссию взял на себя Марк Стэнтон, — Энтони с трудом сдержался.
— Видела бы ты его довольную физиономию! — кипятился он, пересказывая неприятный разговор Лине. — Думаю, им руководили не столько производственные, сколько личные мотивы.
Они сидели за ужином в уютном итальянском ресторанчике, который считали теперь «своим», и пили кьянти.
— Ты серьезно?
Энтони пожал плечами.
— Абсолютно! Он наверняка знает, что мы с тобой встречаемся. Думаешь, он забыл тот вечер? Да он никогда нас не простит. Видела бы ты, как он смотрел на меня! — Он поморщился. — На редкость отвратный тип! И, кажется, мстительный… Знаешь, по-моему, у него крыша не в порядке.
— А по-моему, ты сам себя накручиваешь! — возразила Лина, но душа тревожно заныла при мысли, что в словах Энтони есть доля правды.
Между тем Лина ощущала враждебное отношение и к себе. Мэри Карбайд еще до появления Энтони ее не жаловала, а теперь стала откровенно агрессивной. Впрочем, в уме ей не откажешь! На людях старшая медсестра никогда не обнаруживала своих истинных чувств к Лине — напротив, была сама вежливость и предупредительность, но стоило им остаться наедине…
Лина не знала, как с этим справиться. Жаловаться начальству? А что, если ей не поверят? Ведь доказательств у нее нет. Только ее слово против слова Мэри. И вообще, это так унизительно — врачу-женщине жаловаться на медсестру, тем более что ни у одного из врачей-мужчин претензий к Мэри Карбайд нет. Но делать что-то надо: в конце концов это мешает нормальной работе! Вся больница — во всяком случае, женская часть персонала, — с упоением следила за развитием событий.
Лина поделилась своими тревогами с Энтони, но он отмахнулся — так же, как и она, когда он жаловался ей на Марка.
— Тебе осталось проработать тут всего четыре месяца, — резонно заметил Энтони. — Потерпи. Да и что она может тебе сделать? Ну разве что потреплет нервы.
Лина пока не решила, где будет отрабатывать очередную практику для сдачи экзамена на врача широкого профиля. Она собиралась обсудить это с Энтони… Он сумел-таки заронить в ее душу сомнение, и она подумывала, не взяться ли всерьез за хирургию.
Как-то раз Энтони задержался на вызове допоздна, вернее до утра — в ту ночь он вообще не ложился. Вернулся в пять часов, усталый, с темными полукружьями под глазами.
Лина сразу проснулась и распахнула объятия. Энтони, сев рядом, поцеловал ее и подавил зевок.