Дир сомневался, что Кросс поможет им справиться с Бозом Сканнетом, но хороший, дальновидный продюсер просто обязан использовать любой подвернувшийся шанс. Кроме того, чем черт не шутит, вдруг удастся раскрутить Кросса и заставить его вложить деньги еще в один фильм? Диру всегда нравилось иметь сопродюсеров, дающих деньги, но не контролирующих ни производственную, ни финансовую часть.
Подумав еще немного, Скиппи Дир кивнул:
– Ладно, я еду с тобой.
Клавдия Де Лена любила Скиппи Дира, несмотря на то, что как-то раз он надул ее на полмиллиона долларов. Она любила этого человека и за все его многочисленные недостатки, и за то, какие причудливые, даже извращенные формы принимало порой его корыстолюбие, и за то, что он был великолепным продюсером, и за то, что с ним было просто приятно общаться.
Несколько лет назад они вместе работали над картиной и стали друзьями. Уже тогда Дир считался одним из самых удачливых и колоритных обитателей Голливуда. Как-то раз на съемочной площадке некий знаменитый актер во всеуслышание похвастался тем, что спал с женой Дира. Сам Скиппи находился в этот момент на лестнице тремя пролетами выше. Услышав неосторожную похвальбу знаменитости, он спрыгнул с этой высоты и приземлился прямо на голову незадачливому донжуану, сломав ему плечо, и вдобавок к этому разбил ему нос мастерским ударом правой.
Клавдия помнила и другой случай. Как-то раз они вдвоем прогуливались по Родео-драйв, и Клавдия увидела в одной из витрин изумительную блузку. Такой красивой вещи она еще не встречала: белая, с тонкой, словно из паутины, зеленой тесьмой, блузка была легкой и воздушной, как шедевр, принадлежащий кисти Моне. Лавка была одной из самых дорогих и относилась к категории магазинов, куда невозможно просто войти и сделать покупку, не договорившись предварительно о визите. Она принадлежала какому-то прославленному врачу.
Никаких проблем! Оказалось, что владелец лавки – личный друг Скиппи, – точно также, как хозяева многих кинокомпаний, могущественные главы корпораций и прочие вершители судеб из различных стран западного мира.
Когда они вошли в лавку, продавец сообщил им, что блузка стоит пятьсот долларов. Клавдия растерянно ахнула и прижала руки к груди.
– Пять сотен за одну блузку?! – переспросила она. – Не смешите меня!
Теперь пришел черед удивляться продавцу. Реакция Клавдии заставила его вытаращить глаза.
– Но это же тончайшая ткань! Ручная работа! – забормотал он, словно оправдываясь. – А где еще вы найдете такую тесьму? Она уникальна, другой такой больше нет! Так что цена вполне разумная.
Дир наблюдал эту сцену с улыбкой.
– Не покупай ее, Клавдия, – наконец подал он голос. – Знаешь, во сколько тебе обойдется химчистка? С тебя будут драть не меньше, чем по тридцать долларов. Надела один раз – тридцатка, еще раз – еще тридцатка. А следить за ней придется не меньше, чем за ребенком, – чтобы не было ни единого пятнышка. Да к тому же ты не сможешь в ней курить. Малюсенькая дырочка и – прощайте, пять сотен!
Клавдия с улыбкой посмотрела на продавца.
– Скажите, если я куплю эту блузку, вы сделаете мне бесплатный подарок?
В тоскливых глазах продавца – с иголочки одетого молодого человека – уже стояли слезы.
– Уходите, а? Ну, пожалуйста! – дрожащим голосом взмолился он.
– С каких это пор продавцы стали выгонять покупателей из магазинов? – спросила Клавдия Скиппи, когда они вышли на улицу.
– Но это же Родео-драйв, – напомнил тот. – Скажи еще спасибо, что тебе вообще разрешили войти.
На следующий день, когда Клавдия вошла в свой кабинет на киностудии, на письменном столе ее поджидала большая подарочная коробка, внутри которой оказалась дюжина блузок и записка от Скиппи Дира: “Надевать только по случаю присуждения “Оскаров”. Клавдия поняла, что эти поганцы – и Скиппи Дир, и продавец в магазине – просто посмеялись над ней, тем более что потом она видела эту восхитительную зеленую тесьму на платье какой-то женщины и даже на особой стодолларовой бандане для игры в теннис.
Картина, над которой работали тогда Клавдия и Скиппи, была полным барахлом, типичной любовной мелодрамой, и ее на пушечный выстрел не подпустили бы к “Оскару”. С таким же успехом Скиппи Дир мог бы рассчитывать на то, что когда-нибудь его назначат членом Верховного суда Соединенных Штатов. И все же Клавдия была тронута этим жестом.
А потом настал день, когда сборы от их картины каким-то невероятным образом достигли отметки в сто миллионов долларов, и Клавдия решила, что наконец-то разбогатеет. Скиппи Дир пригласил ее на ужин, чтобы отметить это знаменательное событие, и в течение всего вечера буквально искрился весельем.
– Сегодня у меня тройной праздник, – тарахтел он. – Сборы от фильма перевалили за сотню миллионов, секретарша Бобби Бентса наконец согласилась с тем, что я просто обязан ее трахнуть, и вчера вечером погибла в автокатастрофе моя бывшая жена.
За ужином присутствовали еще двое продюсеров, и последние слова Скиппи заставили их болезненно поморщиться. Поначалу Клавдия решила, что он шутит, но тут Дир обратился к двум своим коллегам:
– Я вижу, вы прямо позеленели от зависти. И правильно. Редко кому подваливает такое счастье. Теперь мне не придется ежегодно платить ей на полмиллиона долларов алиментов, да и детей содержать не надо, поскольку они унаследовали все ее состояние.
Увидев, как потрясена его словами Клавдия, он обратился к ней:
– А что тут такого? Я всего лишь честно говорю вслух то, о чем другие мужчины предпочитают молчать.
Путь Скиппи Дира в мир кинобизнеса был не из легких. Сын плотника, он поначалу помогал отцу обустраивать дома голливудских звезд, но через некоторое время – такое, наверное, возможно только в Голливуде – стал любовником одной стареющей кинозвезды. После короткого, но бурного романа она избавилась от Скиппи, компенсировав ему душевную боль от расставания тем, что пристроила парня стажером к своему коммерческому агенту.
Дир работал до седьмого пота, учился контролировать свой необузданный характер, считая главной задачей постижение искусства обращения с людьми творческих профессий. В конце концов он научился охлаждать пыл молодых режиссеров, улещивать юных кинозвезд, стал лучшим другом и покровителем многих сценаристов – даже в тех случаях, если из-под их пера выходил преимущественно бред сивой кобылы. Нередко он сам посмеивался над собой, сравнивая себя с неким кардиналом эпохи Возрождения. Однажды этот кардинал беседовал с королем Франции о Папе Римском, и Его величество, желая более наглядно проиллюстрировать свое отношение к святейшему, обнажил зад и стал испражняться. Кардинал не растерялся и с криком: “О, такая задница может принадлежать лишь подлинному ангелу!” – ринулся вперед, чтобы облобызать величественный зад.
Однако в результате этого Скиппи Диру удалось накопить бесценный опыт, который сам он называл “выпросить-все-что-угодно”. За годы работы в Голливуде он превратился в образованного человека, и его наметанный глаз мог сразу же выделить из груды макулатуры ту единственную книгу, которой суждено стать основой для хорошего фильма. Он умел подмечать в начинающих актерах искру Божию и знал десятки способов прикарманить хоть малую толику денег, выделенных на производство фильма. Скиппи Дир превратился в удачливого продюсера, который умел вбить в картину пятьдесят процентов от первоначального сценария и выпустить на экран фильм, на производство которого затрачено всего лишь семьдесят процентов от выделенного бюджета.