В комнате пахло скипидаром и масляными красками. Противоположный от окна угол занимала скульптура из папье-маше в натуральную величину — художница за работой: сходство с Джилли было так сильно, что жутко делалось, одна кисть в руке, другая зажата в зубах, неизменный плеер, и тот на месте. Когда я вошел, Джилли как раз сосредоточенно трудилась над новой картиной. Лицо напряженное, в волосах краска. На подоконнике за ее спиной включенный магнитофон, из динамиков льется фуга Баха, фортепьянные аккорды скачут по комнате, точно капли веселого дождя. При моем появлении Джилли оторвалась от полотна и, увидев дурацкое выражение моей физиономии, тут же расплылась в улыбке, забыв свою суровость.
— Надо же, и как это я раньше не додумалась поставить тебе ультиматум, — приветствовала меня она. — У тебя вид кота, поймавшего наконец-то свою мышь. Ну, как прошел вечер?
— Лучше не бывает.
Оставив футляр со скрипкой у порога, я подошел и встал у нее за спиной, чтобы разглядеть картину. На белом еще холсте выделялся карандашный эскиз уличной сценки в районе Кроуси. Знакомое место — угол МакКенит-стрит и Ли-стрит. Иногда я там работал, по большей части весной. Но в последнее время там обосновались ребята, которые называли себя «Разбитые сердца» и играли рокабилли.
— Ну? — не выдержала Джилли.
— Что ну?
— Жажду пикантных подробностей, вот что.
Я кивком указал на холст. Она уже начала прорисовывать красками задний план.
— А «Разбитые сердца» тоже будут?
Джилли шутливо ткнула меня кистью в бок, отчего моя джинсовая куртка украсилась типичным для Кроуси краснокирпичным пятном.
— Колись, Джорди, сынок, а не то поколочу, Богом клянусь.
Я знал, что с нее станется, а потому присел на подоконник и, пока она работала, рассказал все по порядку. За разговором мы опустошили кофейник фирменного напитка из высушенной кофейной гущи, который Джилли громко именовала «кофе по-ковбойски». Горечь неимоверная, так что я даже положил две ложки сахара вместо обычной одной. Но все лучше, чем ничего. У меня-то дома вообще было шаром покати.
— Люблю истории с привидениями, — сказала Джилли, когда я умолк.
С домами в основном было покончено, и она склонилась над холстом, спеша прорисовать кое-какие мелкие детали, пока не ушло утреннее солнце.
— По-твоему, оно было настоящее? — спросил я.
— Как посмотреть. Вот Брэмли говорит...
— Да знаю я, знаю, — перебил я ее. Диковинные истории о Брэмли я выслушивал чуть не ежедневно, если не от своего брата Кристи, так от самой Джилли. Та просто без ума была от его теории договорной реальности, суть которой заключалась в том, что все окружающее существует исключительно потому, что мы договорились так считать.
— А что, разве не так? — продолжала тем временем Джилли. — Сэм видит привидение, отчасти потому, что ожидает его увидеть, а ты — потому, что неравнодушен к девушке и хочешь подтвердить, что оно и впрямь появляется там, где она сказала.
— Ну хорошо, а вдруг это не привидение, тогда что?
— Да что угодно. Оползень во времени — это когда часть прошлого как бы сползает в настоящее. А может, это бродит неупокоившийся дух человека, который не закончил какое-нибудь дело. Но, судя по тому, что сказала тебе Сэм, это скорее всего времяскок.
Она повернулась ко мне, и я, завидев ее ухмылку, сразу понял, что словечко отчеканила она сама. Выразив взглядом должную степень восхищения, я переспросил:
— Время что?
— Времяскок. Ну, знаешь, бывают такие пластинки, которые всегда заедает на одном месте, так что иголка прыгает. Вот и время также, только для этого нужны особые условия.
— Например, дождь.
— Точно. — Внезапно она бросила на меня настороженный взгляд. — А Кристи случайно не собирается писать об этом?
Мой брат, как и сама Джилли, коллекционирует всякие чудные истории, только он их записывает. Мне не раз доводилось быть свидетелем их ожесточенных споров о том, каким именно путем должна передаваться легенда: из уст в уста или в письменном виде.
— Понятия не имею, я его больше недели не видел, — ответил я.
— Смотри у меня.
— И что ему надо, этому духу, как ты думаешь? — вернулся я к прежнему разговору. — Сэм считает, он чего-то ждет.
Джилли кивнула:
— Ждет, когда кто-нибудь поднимет звукосниматель времени. — Должно быть, лицо у меня стало совсем несчастное, потому что она поспешила добавить: — Ну придумай что-нибудь другое, если можешь.
Пришлось признаться, что не могу:
— А как это сделать? Просто подойти и заговорить, или надо до него дотронуться, или еще как?
— Откуда я знаю, может, так, а может, и по-другому. Только осторожнее надо быть.
— Почему это?
— Понимаешь, — Джилли снова повернулась к холсту спиной, но на этот раз в ее глазах не было и тени усмешки, — такой дух может утянуть человека за собой туда, откуда он приходит, и тот навсегда останется пленником его времени. Или освободит духа, а сам станет времяскоком.
— Этого еще не хватало.
— Вот именно, — ответила она и вернулась к картине. — Слушай, не помнишь, какого цвета вывеска у Даффи на МакКенит-стрит?
Зажмурившись, я попытался представить, как она выглядит, но перед моими глазами вставало только мокрое от дождя лицо вчерашнего призрака.
Недели две стояла сухая погода. Отличное было время. Все вечера и выходные мы проводили с Сэм. Иногда выходили куда-нибудь, пару раз с Джилли, один — с компанией Сэм. Как я и надеялся, девушки отлично поладили, да и почему, спрашивается, должно было быть иначе? Ведь они обе были особенные. Уж я-то знал.
В то утро, когда погода наконец испортилась, у Сэм был выходной. Накануне я впервые остался у нее. Это была наша первая ночь любви. Когда я проснулся, ощущая тепло ее тела, мне показалось, что так было всегда. Сэм приоткрыла глаза, сонно улыбнулась и забралась поглубже под одеяло, а я встал и пошел на кухню варить кофе.
Когда начался дождь, мы взяли чашки с кофе и пошли в гостиную, из окна которой был хорошо виден особняк Хэмилов. Сначала по улице прошла женщина с толстым белым бультерьером, больше похожим на свинью, чем на собаку. Похоже, пес нисколько не возражал против дождя, чего нельзя было сказать о хозяйке. То и дело поглядывая на небо, она изо всех сил тянула барбоса за собой. Парочка скрылась за углом, прошло минут пять и показался наш призрак. Вышел из оползня во времени. Или перепрыгнул из своего времени в наше, как предполагала Джилли.
Мы наблюдали, как он шагает по своему обычному маршруту. Когда он поравнялся с фонарным столбом и растворился в воздухе, Сэм опустила голову мне на плечо. Мы с ней сидели в большом уютном кресле, положив ноги на подоконник.