Горелов не заставил себя долго ждать. Ему стало хорошо задолго до того, как Птаха вышла из душа. Он хрюкал, стонал и сладострастно охал, геройствуя в своем воображении, как мифический Геракл с пятьюдесятью дочерьми некоего эллинского царя.

— Готов, — констатировала Аня, включая стоящий где-то там по близости компьютер.

Остается неясным, что она имела ввиду. Специально обученная капитаном Бирюковым дискета вонзается в дисковод, спеша задать свой коронный вопрос из серии: «Сколько будет дважды два четыре?». Мне не раз приходилось наблюдать, как, захваченные врасплох коварными логическими построениями четвертого Мангуста, электронно-вычислительные машины замирали, словно поперхнувшись, а затем, не упираясь более, шли на сотрудничество с нами.

Слава открывает атташе-кейс крокодиловой кожи, служивший хранилищем его переносного средства производства. После короткой паузы дисплей ожил и по нему нескончаемым потоком полетели слова, цифры и символы…

— Есть, — с тихим ликованием комментирует он увиденное. — Приплыл Тарас Алексеевич. Здесь и ему, и его милой компании на десять вышек хватит. Блин! Год бы назад я рекомендовал представить твою подругу к высокой правительственной награде, а сейчас… Снимаю шляпу!

* * *

— Когда мы с тобой опять встретимся? — изнеможенно шепчет Горелов, проснувшись утром.

— Никогда, — с ходу разочаровывает его Птаха.

— Шутишь! — он повышает голос. — Сегодняшняя ночь! Мне никогда не было так хорошо. Я сделаю все, что ты пожелаешь! Только не уходи!

— Нет. Ничего не выйдет, — уже несколько мягче произносит Аня. — Мне тоже понравилась эта ночь. Но другой не будет.

— Но почему?

— Потому что так, и никак иначе — и никак иначе, как говорит мой возлюбленный. Прости и прощай.

Глава 28

Ну, вот мы и в Шереметьево. Над Москвою утро встречает прохладой народные массы, кочующие в сторону рабочих мест. Позади остались два дня, посвященные не то разминкам, не то экзаменам. Генерал Баландин, считая дырки в пораженных мишенях, наблюдая разлетающихся в стороны рукопашников, следя за виражами на автотреке, удовлетворенно крякал и с каждым часом все более светлел лицом. Как и всякий профессионал, он питал, быть может, подсознательно, слабость к специалистам своего дела. Но и мы, прямо скажем, не посрамили ни звания выпускников 101-й разведшколы, ни должностей инструкторов спецполигона в Суханово, которые мы, вроде бы как, официально занимали.

— Молодцы, ребята, — напутствовал нас генерал-профкуратор, предлагая сигареты. — 101 разведшкола?

— Она самая, — кивает Пластун, затягиваясь «Кэмелом».

— А почему в советники? Почему не разведка?

— Валера ростом не вышел, — поясняю я. — Слишком приметен. А я… Происхождение подкачало.

— Это как? — искренне удивляется Баландин.

— Дворянский род Лукиных не одну сотню лет насчитывает, — вздыхаю я. — Василий Лукин, капитан «Рафаила», который ещё до Отечественной войны 1812 года англичан боксу учил, — мой прямой предок. Ну, а после революции часть семьи в России осталась, а часть по миру разлетелась. Сами понимаете, какой-то мудрила откопал, что у меня родственники за границей, да ещё и с сомнительным прошлым. Так что пришлось мне учить мартышек военному делу надлежащим образом, как завещал великий Ленин, как учит Коммунистическая партия.

— Ясно, — хмыкает Борис Афанасьевич. Мне очень хорошо понятна эта усмешка. Ветерану отдела активных действий все политические и религиозные концепции интересны лишь с точки зрения соответствия или несоответствия их условиям решаемой задачи, причем в каждый отдельно взятый момент. Нам с Валерой такой подход к делу до боли близок. При желании, любой из нас способен разработать стройную политическую ли, религиозную ли теорию менее чем за один день. Лишь бы это было необходимо. Поэтому отношение к партийным и религиозным лидерам в среде спецслужб устойчиво и неизбывно: у нас не любят шарлатанов и дармоедов.

Однако показательные выступления сменяются трудовыми буднями, и вот мы сидим с Баландиным и ещё парой провожающих в ожидании рейса № 273 «Москва-Ницца». Я слушаю последние напутствия генерала и уже в который раз поминаю добрым словом проницательность капитана Бирюкова, вычислившего наш маршрут. Сам он уже показывался в зале ожидания, демонстрируя свою готовность к проведению операции «чемоданчик». Однако ещё рано.

— … В Ницце, выйдя из здания аэропорта, движетесь на автостоянку.

— Где автостоянка? — с деловым видом интересуюсь я.

— Выйдешь — увидишь. Мимо не пройдешь, не волнуйся. На стоянке найдете синий микроавтобус «Рено Трафик»

— Номера?

— Слушай меня, — возмущается Баландин, — я все, что нужно, скажу. Номера тебе не нужны. На борту микроавтобуса надпись «Шартан комуникасьон» и адрес с телефонами. Водитель знает, куда вас везти. Дальнейшие инструкции получите от него. Вопросы есть?

Вопросов нет. Ничего больше сказанного генерал нам сообщить не собирается, а любопытство в наших стройных рядах не поощряется.

— Тогда с Богом, — он протягивает мне золотую кредитную карточку «Американ-экспресс» — На, держи. Зря не транжирь. Это на вас обоих. По возвращению отчитаетесь.

По возвращению? Звучит заманчиво! Не волнуйтесь, отчитаемся непременно. Вот, наконец, служебно-доброжелательный голос, доносящийся из динамика, приглашает пройти на регистрацию пассажиров рейса № 273, жаждущих посетить живописные курорты Французской Ривьеры.

— Ну что, ребятки, двинулись в путь-дорогу.

Мы встаем, я подхватываю стоящий у моих ног кейс из крокодиловой кожи и просительно смотрю на Баландина.

— Борис Афанасьевич, мне бы…

— Дотерпелся! Ничего, потерпи еще. В самолете свои дела сделаешь. — Он смотрит на мое страдальческое выражение лица и, вздохнув, соглашается. — Ладно. Иди, засранец. Только поживей двигай поршнями. Не хватало ещё из-за твоего поноса на самолет опоздать!

Что ж, засранец, так засранец. Не будем переубеждать товарища генерала в обратном. Что я, в конце концов зря три раза до этого бегал в комнату в конце зала, куда даже Папа Римский ходит без свиты. Правда, на это счет, у нашего начальника особое мнение. Он кивает одному из крепеньких мальчиков, провожающих нас во Францию.

— Сопроводи.

Особого восторга на лице у охранника почему-то не заметно, но работа есть работа. Прикажут, он с рулоном туалетной бумаги на подхвате стоять будет. Пока же поставленная перед ним задача много легче. И, надо отдать должное, он с ней уже неоднократно справлялся. Однако четвертый раз разительно отличается от предыдущих трех. Отличается он тем, что ровно три минуты тому назад в туалет заскочил невысокий, усредненного вида мужичонка в поношенном пиджачке, несвежей рубашке и с парой чемоданов в руках. Он появился со стороны таможни, и, вырвавшись из колонны прилетевших, окруженной друзьями и родственниками, с возможной быстротой отправился по адресу, упоминавшемуся выше.