– Ништо, – ухмыльнулся Поймай Ветер, открывая дверку возка, за которой хранились сокровища. – Уж как-нибудь. Тут вон хоботье всяко ваше навалено, так вы уж его заберите. Мне эта колдовская рухлядь ни к чему. Спасибо, натерпелся.
Мы с Вадюней, не сговариваясь, бросились к повозке. «Мосберг», волшебные зеркальца и прочее содержимое нашей клади лежали здесь же, очевидно, аккуратно подобранные рачительной стражей.
– Уж и не знаю, как благодарить! – Я ошарашенно развел руками и улыбнулся парнишке.
Тот лишь дернул плечом.
– Да ну, плевое дело! К чему ж мне обман-то чинить! Всё по чести, что взял, то мое, а чужого не надо!
Столь неожиданное заявление едва не заставило меня расхохотаться, но я сдержался, не желая обижать «высокого мастера». Все остальные тоже хранили молчание, должно быть, проникнутые необычайностью момента.
Когда с разгрузкой имущества было покончено, Поймай Ветер снова взгромоздился на козлы и замер, задумчиво глядя на лошадей.
– Вот же ж ерунда какая получается! Этакая-то куча денег – и все мои!
– Заслужил! – напутствовал его я. – Пользуйся!
– Легко говорить. – Поймай Ветер спрыгнул наземь. – А я ведь как?.. Я ведь вот что! Я этих денег от вас не возьму. – Он решительно положил кнутовище на передок возка.
– Это еще почему? – Я с нескрываемым удивлением уставился на специалиста по скрытому изъятию чужой собственности.
– Не вдуплил, – в тон мне вторил Вадюня. – Ты, братан, часом, не приболел ли?
– Не, ну не то чтоб совсем не возьму, – пошел на попятную испуганный собственным альтруизмом Поймай Ветер, запуская руки в сокровищницу. – Хвостней этак пятьсот, а то и тыщу, отчего ж не взять! И мне не без пользы будет, и по справедливости всё получится.
А то ведь, сами посудите: нынче мне король не указ и Солнцелик – брат родной. Куда иду, то лишь ветер знает, а чем живу – и ему ведать ни к чему. А тут – оглашенные тыщи! А что мне с ними делать?! Прожить их? За всю жизнь не проживешь. Прогулять? Так ведь с ними и ум прогуляешь. Нынче у меня ремесло на руках, какое ни есть, а всё мое. И лучше моего, поди, никто в нем не смыслит. А с этакими деньжищами-то как? Ну, положим, куплю я там себе дом али замок, хозяйство заведу – дальше-то что? Покою у меня и на полушку не будет, потому как я ж лучше всякого разумею, что, где и как с ветра оторвать. Я в каждом прохожем блатаря чуять буду. На што мне этот ветошный кураж?! Ни радости, ни покою – сиди да трясись, как бы свой сботарь тебя клюквенным соком не умыл [35] . Не, фреем [36] быть – не по мне! Так что за еду благодарствую, за компанию – поклон низкий, а только не время мне засиживаться, а то оно как бы меж двух не остаться [37] . Так что побреду я, пожалуй. Если что не так, не поминайте лихом!
Последние его слова прозвучали уже из темноты, и очень скоро даже звук его шагов не был слышен в лесной чаще.
– Чудны дела твои, Господи! – тихо произнес я, глядя вслед юноше.
– Да уж, курьез предивный! – подтвердила мои слова Делли, пожалуй, лучше всякого знавшая повадки огнекудрого нарушителя королевского покоя.
– Что ж мы теперь со всем этим делать-то будем? – Она приняла из рук Вадима заветные сокровища, чтоб получше рассмотреть их. – Вот ведь закавыка-то какая! И ключ себе как ключ – самую малость лучше того, каким амбары запирают. И перстенек, хоть и работы давней всё ж, не бог весть что. А ведь, поди ж ты, экий сыр-бор из-за них разгорелся!
– Может, теперь-то в самый раз вашему преимуществу в столицу ехать? – Дед Пихто выжидательно поглядел на Вадима. – Что уж теперь пропажу-то искать? Или кто его за эти дни спрашивал, с ног сбивался, под всякий камешек заглядывал? Вроде бы никто. Собаки злые, что нынче в лесу друг другу в горло норовили вцепиться, и ухом не повели, чтоб благодетеля своего отыскать. Ты ж, по всему видать, куда как складнее их будешь. К чему у моря погоды ждать? Сам небось узрел, как удача тебе ворожит – всё одно к одному! Барсиад, поди, давно уж мертв, а Юшка с Кукуевым сыном, коль уж дело до мечей дошло, пока друг дружку жизни не лишат – не угомонятся.
– Да ну, в натуре! – стеснительно отмахнулся Вадим. – Какой из меня, к бениной бабушке, король?! У меня ж типа сердце есть. Да и не люблю я этого.
– Чего этого-то? – подал голос Несусветович.
– Ну, когда тебя вроде как облизывают и конкретно в задницу расцеловать готовы, а сами только и смотрят, как бы грызануть, – окончил тронную речь исполняющий обязанности государя. – В натуре, не по мне это!
– Может, тогда вы, господин одинец? Отчего бы нет? – Дед Пихто пристально уставился на меня, и лицо его, освещенное скупыми отблесками упрятанного в яме костра, напоминало лик Мефистофеля, объясняющего всезнайке Фаусту выгоды предстоящей сделки.
– Почтеннейший господин Нашбабецос, к чему эти разговоры? В конце концов, вы же кудесник! Вам, должно быть, уже доподлинно известно, кто будет новым королем, если таковой в обозримом будущем предвидится. Надеюсь, что Нычка по прямой связи вам уже сообщил политический прогноз на ближайшее полугодие. Мне, честно говоря, это не очень интересно. Меня с самого начала и сейчас больше интересует другое: где находятся король Барсиад II и все прочие исчезнувшие вместе с ним люди? Каким образом было совершено означенное преступление и какой цели добиваются преступники?
– Известно какой. – Дед Пихто удивленно вскинул брови и длинным прутиком сбил пепел с пылающего в костре полена. – Самим на трон сесть да королевство к рукам прибрать.
– Боюсь, для нас всё намного сложнее, – покачал головой я. – Ну, да ладно. Скажите мне лучше вот что. Не так давно вы мне говорили, что, по вашей информации, король жив, но его невозможно опознать, должно быть, опять-таки из-за колдовства. Теперь же вы утверждаете, что король мертв. Могли бы вы остановиться на этой загадке подробнее?
– Мне что ведомо, то я и говорю, – обиженно насупился старец. – Кудесники уст своих кривдой не марают!
– Это мне уже известно, – обнадежил я собеседника. – Но всё-таки давайте вернемся к Барсиаду.
– Деда правду говорит, – вступилась за предка Оринка. – Не жив государь, и люди его промеж живых не значатся. Однако же, – предупреждая мой вопрос, продолжила она, – и промеж мертвых их нет. Участь у них теперь иная – долгая и неспешная.
– А конкретнее? – досадливо бросил я, внутренне негодуя на всю породу кудесников за обычай говорить загадками.
– Что видела глазами своими в волшебной глади – об том и говорю, – вслед родственнику оскорбилась девушка.
– Как же, дождешься! – недовольно вставил свои пять копеек не отошедший от приступа ревности Вадюня.
– Погоди, – оборвал я сетования не в меру разошедшегося друга. – Оринушка, солнышко, будь добра, расскажи толком, что именно ты видела в своей волшебной глади?