— Если в этом фактическом ряду нет сбоя, завтра туда явится некая милая барышня — вернувшаяся из немецкого плена сестра милосердия. Кайзер сделал широкий жест и отпустил некоторое количество пленных священнослужителей и сестер милосердия. Завтра пароход с ними прибудет из Швеции. Зовут эту барышню Генриетта Сорокина. Во всяком случае, у нас ее так звали, и пришла она, опираясь на костыль.
— Что ж с того?
— На груди у этой барышни спрятано знамя шестого Либавского пехотного полка, спасенного во время разгрома армии генерала Рененкампфа.
— Она что же, шпионка?
— Дорогой Платон Аристархович, этого я вам не скажу. В нашем мире сей вопрос остался невыясненным. Могу лишь утверждать, что в кармане ее шинели будет находиться револьвер, и она будет настойчиво требовать аудиенции с государем.
— Насколько я понимаю, у вас эта аудиенция не состоялась.
— Верно, не состоялась. Император наградил Генриетту Сорокину сразу двумя георгиевскими крестами, но лично встречаться не стал, поскольку дежурным флигель-адъютантом при государе…
— …оказался полковник Лунев, не так ли? — продолжил контрразведчик.
— Все верно, — подтвердил Чарновский. — Так что завтра у нас будет прекрасный случай выяснить, насколько велики отличия фактических рядов между нашими мирами.
Почти всего в жизни можно добиться, говоря спокойным голосом и держа в руках увесистую дубину.
Теодор Рузвельт
Лаис глядела в окно, силясь понять, что происходит. Обостренное, пожалуй, даже болезненно обостренное чувствование в эти дни выжало из ее хрупкого организма едва ли не все силы. Ее мир, созданный за годы жизни в российской столице, окутанный таинственной дымкой прозрений и возвышенного покоя, был вдребезги разрушен. Сердце ее начинало в испуге колотиться при одном лишь упоминании о подстерегающих опасностях. Лаис и не знала теперь, чего надлежит опасаться в первую очередь: нотеров ли, Распутина или же демона, выпущенного на волю? Теперь еще вдруг эти жандармы, будь они неладны!
Она могла поклясться, что за последние десять лет не сделала ничего дурного. Но здесь и сейчас это не значило ровным счетом ничего. Если императрицу уже во весь голос величают германской шпионкой, то уж ей, подданной Франца-Иосифа, и подавно было чего бояться!
Она смотрела на цветущий за окном сад, и ей казалось, что либо она утратила связь времен, либо мир сошел с ума. Она точно помнила январский мороз, который щипал и румянил щеки в то время, когда экипаж мчал ее по Большой Морской и Невскому к Брусьеву переулку. Теперь же глаз радовал вид залитых солнцем зеленых листьев. И все это было столь явственно, что никакие щипки не помогали. Точно в сказке о Снежной королеве, вокруг нее простирался волшебный сад, в котором студеный январь уступил место цветущему маю.
Дверь позади тихо приоткрылась.
— Ты уже не спишь, радость моя? — произнес вошедший хозяин удивительного дома.
— Прости, я, кажется, потеряла сознание, — смущенно улыбнулась Лаис. — Мне было так страшно! Эти ужасные жандармы! Их здесь больше нет?
— Нет, дорогая моя. И не предвидится.
На лице госпожи Эстер отблеском весеннего солнца засветилась нескрываемая радость.
— Ну, слава Богу! Скажи, Мишель, — Лаис снова повернулась к окну и одернула опустившуюся было штору: — Что это? — Она указала рукой на цветущие деревья сада. — Как такое может быть?
— Лаис, — на губах Чарновского появилась заговорщическая улыбка, — может быть, не может быть… Что за ерунда! Ты же видишь, что все это реально существует. Если хочешь, представь себе, что у меня есть волшебное кольцо, и с его помощью я занял у весны для тебя один ясный денек. Ведь так лучше, неправда ли?
— Лучше, — согласно произнесла девушка и тут же осеклась. — Кольцо! Куда делся перстень Соломона? — Она, точно не веря глазам, ощупала пальцы, вероятно, надеясь все же отыскать его. Ну да, Барраппа, появившись как раз перед жандармами, требовал от нее вернуть святыню. Но уже тогда перстня не было!
«Господи, что же будет?» — Лаис с ужасом поглядела на возлюбленного.
— Мишель, где мой перстень?
— Должно быть, в шкатулке. Там. — Ротмистр изобразил озадаченное выражение лица и неопределенно махнул рукой куда-то в сторону.
Лаис в отчаянии смотрела на Чарновского и чувствовала с ужасающей непреложностью, что он лжет. Она смотрела, не спуская глаз с его мужественного лица, и не могла понять, что происходит. Неужели же ее Мишель… Она сейчас дорого бы дала, чтобы прочесть его мысли. Однако то, что зачастую удавалось с другими, с ним не выходило никогда. И все же Лаис прекрасно ощутила, как изменился внутренний свет, лучащийся от этого необычайного человека.
— Лаис, дорогая, — Мишель картинно прижал руку к груди, активизируя закрытую связь, которая позволяла сотрудникам института мысленно общаться между собой, — уверяю тебя, с кольцом ничего не могло произойти.
— База Европа-Центр, ответьте Ваганту, — в этот миг раздавалось на канале закрытой связи.
— База слушает, — донесся до Чарновского приятный голос диспетчера.
— Что там слышно по кольцу Соломона?
— Одну секунду, — заверила барышня «Европа-Центр», и ее интонация не предвещала ничего хорошего. — Сейчас переключу на лабораторию исследования сакральных артефактов.
— Да уж, будьте любезны.
Голос на канале связи сменился иным, звучащим быстро и напористо:
— Здесь Полина Одинцова.
— Дюнуар моя фамилия, — отозвался Чарновский. — Приветствую тебя, зеленоглазая дочь Одина!
— Здравствуй, дядя Миша! На этот час сведения у меня зачудительные: перстень фонит так, что приборы зашкаливают, магическое излучение — более пяти мегагекат. Для сравнения: предельная мощность великого мага средней руки не превышает двух мегагекат.
— Замечательно, и что это нам дает?— торопливо прервал ее специфические откровения Чарновский. — Принцип действия выяснили?
— Увы, мы создали атомарную копию, — грустно призналась заведующая лабораторией. — Но магического излучения в ней не больше, чем в кроличьей лапке.
— Вот не люблю я весь этот волшебный инвентарь, — вздохнул конногвардеец, — никогда толком не знаешь, чего от него ожидать.
— Во всяком случае, надевать кольцо, пожалуй, не стоит.
— Никому?
— Вероятно, существует кто-то, для кого N в формуле О'Грейди равно нулю, но лично я таких не встречала. Наверняка это какая-то генетическая аномалия.
— М-да, спасибо, объяснила, — хмыкнул Чарновский. — Ладно, как говаривал Д'Аламбер: «Даю вам слово дворянина, что это так и никак иначе». Спасибо за информацию. Перстень мне сегодня уже надо будет вернуть.