Он притянул ноги к груди и ударил ими в дно бочки. Нижние доски легко вышли из пазов и выпали наружу, удерживаемые скрытыми петлями.
— Ловко, ловко!
Судаков выбрался наружу, зажег фонарь и осмотрелся. В его памяти живо всплыла слышанная от деда сказка о пещере Стеньки Разина — с ее несметными сокровищами. Только здесь вместо злата — серебра стояли бочки, бочонки, висели окорока, связки колбас…
«Где это я очутился? — срывая с крюка увесистое кольцо подкопченной колбасы и жадно вгрызаясь в него, подумал Судаков. — Чье ж тут богатство такое — то?
Он обошел подвал, обнаружил дверь, окованную железом, подергал — все впустую. Дверь была заперта снаружи. Уже собрался возвращаться, как увидел несколько вязанок длинных, в палец толщиной, свечек.
«Вот это удача! — обрадовался Петр Федорович. — Ах, как славно! Оно, конечно, чужое все… Так я ж не задаром!»
Судаков полез в карман, намереваясь оставить вместо свечей деньги. Но тут за дверью послышался голос:
— …Ну так посмотри!
Лязгнул замок. Судаков на всякий случай выдернул наган. Дверь отворилась. Перед бывшим начальником Елчаниновской милиции, буквально нос к носу, стоял лохматый верзила.
Увидев Судакова, он зайцем отпрянул в сторону и заорал:
— Атанда! Там мусора! [35]
Судаков выскочил за ним. Судя по столикам с остатками еды и опрокинутым стульям, совсем недавно помещение было заполнено народом.
— Вот же черт! — сплюнул Петр Федорович. — И ведь что обидно — знать бы куда идти, так поверху дотопать можно.
Он постоял еще немного, думая, не воплотить ли в жизнь недавние мысли: не пойти ли с повинной на Лубянку.
«До Лубянки — то уж во всяком случае путь расскажут. — Он спрятал револьвер в кобуру и собрался идти, как вспомнил подслушанную беседу. — Муж Татьянин, может, уже и в Москве. А ежели нет, то завтра — послезавтра здесь будет. Ищет он ее. Вот же шальная голова, даром что золотопогонник — на все наплевал! В самую пасть забрался, лишь бы вызволить!»
Он еще постоял на пороге опустевшего увеселительного заведения, глядя в затянутое тучами небо.
«Хотя ради такой — то как не забраться? — Он подошел к ближнему столику, наполнил стакан водкой и выпил залпом. — Если мне сейчас с повинной идти, то всяко придется рассказать — где был да что делал. То, что мы с Татьяной Михайловной вдвоем в Москву приехали, на Лубянке уже, как пить дать, знают — крутить начнут, не отвертишься. И пожалуют тогда ловкие да расторопные парни с Лубянки к этому профессору, достанут Татьяну хоть из — под земли. Выходит, что все зря? Зря столько вынесли, страдали вместе, скрывались? Глупо как…»
Он налил еще стакан, подержал его в руках и выплеснул на пол: «Пропади оно все пропадом!»
Судаков развернулся и, прихватив по дороге свечи, колбасы и копченый окорок, возвратился к хитрой бочке.
«Все равно отыщу!» — Он закрыл за собой лаз, спустился, повалил лестницу и зашагал, освещая путь экспроприированной свечкой. Спустя полчаса краском очутился в галерее, показавшейся ему знакомой. Наклонившись, Судаков начал искать оставленные прежде стрелки и когда, наконец, еще минут через десять наткнулся на одну из них, едва не пустился в пляс. В довершение ко всему вдалеке послышался голос:
— Петр Федорович! Вы где?
Судаков побежал, уже не опасаясь сбиться:
— Здесь! Здесь!
Вынырнув из — за поворота, он увидел Татьяну Михайловну, стоявшую у его темной келейки.
— Ну что же вы, Петр Федорович, — мягко, как — то по — матерински, пожурила она, — я тут еды принесла, а вы куда — то ушли. Я вся изволновалась — тут страшно так! Будто кто дышит. Не слышали?
— Да так как — то… — сбивчиво пробормотал Судаков, радуясь теплоте и заботе, которыми веяло от Татьяны Михайловны. — Я тут вот! — Он показал на колбасы и окорок. — Вы уж того, угощайтесь!
— А я вам каши принесла. Перловой, — немного растерянно сказала Згурская. — И ножа вот нет.
— К чему нож — то? — Судаков преломил колбасу. — И так хорошо! Вы угощайтесь!
— Спасибо. Если не возражаете, я с собой возьму, там порежу.
— Да, конечно, берите! Вот. И еще!
Татьяна Михайловна смущенно улыбалась:
— Вы так обо мне заботитесь!
— Э — ээ… Ладно. — Судаков хотел что — то добавить, но вновь услышал давешний звук, похожий на вздох. И поймал себя на ощущении, что более нигде в подземелье ничего подобного не было.
— Вот! Вот опять! — Татьяна Михайловна подняла руку, испуганно закрывая рот.
— Да, — бывший краском перешел на шепот, — я слышу.
— Страшно здесь, — снова призналась Згурская. — Был бы тут Володечка…
— Татьяна Михайловна. — Судаков рубанул ладонью воздух и замолчал. — Я хочу вам сказать…
Згурская молча подняла на него большие печальные глаза.
— Татьяна Михайловна, ваш муж… Генерал Згурский — он…
— Вы опять за свое. Что вы знаете о моем муже?
— Да не о том я, погодите! Он в России. Может, даже уже и в Москве.
— Петр Федорович, вы пьяны?
— Нет! Я правду вам говорю. Это точно! Я слышал!
— От кого?
— Тише! — Судаков приложил палец к губам. — Наверху кто — то ходит!
Конец мая 1924
На двери комнаты в наркомате тяжелой промышленности, где по приказу председателя Реввоенсовета находилось танковое бюро, висела табличка с невразумительной надписью «Рабочая группа специализированного подвижного состава». Курьер постучал, вошел и по — старорежимному, с поклоном, протянул начальнику бюро сложенный пополам лист бумаги:
— Вам служебная телеграмма из Липецка.
Тимошенков принял депешу и уселся на массивный стол — единственную мебель, оставшуюся от прежних хозяев помещения.
— Я смотрю, вы уже приступили к работе? — внимательно глядя на «соратника», поинтересовался Ганин.
— Да, — кивнул Тимошенков. — С утра нынче дал телеграмму инженеру Паршину — большому специалисту по броневой защите. Мы с ним работали в пятнадцатом году. И вот, пожалуйста. — Сергей Артемьевич протянул бумагу бдительному надсмотрщику.
— ОЧЕНЬ РАД СОТРУДНИЧАТЬ ВАМИ ТЧК СЛЕДУЮЩЕЙ НЕДЕЛЕ ВЫЕЗЖАЮ ЗПТ ВСТРЕЧАЙТЕ СРЕДУ ТЧК ВАШ А ТЧК ПАРШИН, — прочел Ганин.
— Вот видите! Видите, как все удачно складывается? — потрясая кулаком, радостно воскликнул Механик. — Если так и дальше пойдет, мы в кратчайшие сроки сможем организовать здесь отличное конструкторское бюро!
— А как же архив Кречетникова? — напомнил Ганин.