— А ну прекратить! — рявкнул он.
В другое время этот окрик непременно возымел бы действие, но не сейчас.
— Ты что это удумал, паскуда? — не размыкая сведенных яростью зубов, прошипел Судаков.
— Приказываю убрать револьвер! Под трибунал захотел? — потрясая бумагой, закричал гэпэушник. — Вот ордер на ее арест!
— Да хоть подотрись этим ордером!
— Что — о? — Рука Василия Гуца потянулась к висящей на ремне кобуре.
Короткий хлопок выстрела оборвал это движение.
— Даты…
Второй выстрел.
Гэпэушник рухнул на пол. Судаков услышал, как стукнула калитка. К флигелю начали приближаться шаги. Поспешные. И не шаги вовсе, а бег.
«На улице мотор, — быстро сообразил начальник милиции. — Сам Гуц водить не умеет. Значит, приехал с шофером. Нуда, как же. Откуда ему здесь в такое время взяться. Не иначе из волости».
— Стой! Бросай оружие! — послышалось из сеней.
В дверном проеме обозначилась крупная фигура. Судаков вскинул наган и нажал на спусковой крючок:
— Кажись, больше никого.
Начальник милиции подскочил к лежащей без сознания женщине, с робостью похлопал ее по щекам. Метнулся к дочери, вытащил кляп изо рта. Принялся распутывать веревки.
— Что сталость — то?
— Не знаю, — всхлипнула дочь. — Я уже в постели была. В дверь постучали, мама открыла. А потом этот… — Она поглядела в сторону лежащего в крови гэпэушника и начала бледнеть.
— А ну не сметь! — Судаков тряхнул её за плечо. — Не вздумай мне тут в обморок падать! Воды неси — мать в чувство приведи! Этой, как его? Нюхательной соли! — и вновь поглядел на Татьяну Михайловну. — Заковал! Вот же упырь!
Судаков бросился к Гуцу и начал обшаривать его карманы в поисках ключа. Тот застонал и приоткрыл глаза:
— Ты что ж наделал, падлюка, — прохрипел начальник ГПУ. — Тебя ж расстреляют, гнида!
— Не ты! — Милиционер опустил увесистый кулак на голову гэпэушника.
— Петр Федорович, любезнейший. Что ж это? — раздалось за его спиной.
— Сейчас, Татьяна, сейчас я вас раскую! — Он нащупал в кармане штанов Гуца маленький ключик. — Это хорошо, что вы очнулись!
Он повернулся к учительнице. По лицу ее стекала вода из вывернутого на голову ковшика.
— Вы того… Вы сейчас не переживайте! Страшное уже позади. — Судаков отомкнул наручники. — А что впереди — никому не ведомо…
— Да что же это было?
— А я предупреждал! Вот этот вас арестовывать явился. Вон и ордер имеется. Так что не подоспей я, ехали б вы уже отселя в места не столь отдаленные, сколь недоступные.
— Эти люди… Вы их убили?
— Не переживайте так. Подранил, наверное.
— Им надо незамедлительно оказать помощь! Могут же кровью истечь! — разминая затекшие в железных браслетах запястья, деловито сказала учительница. — Ольга, принеси сумку с бинтами и медикаменты.
— Мама! Ну что ты такое говоришь! Ведь они наши враги! Этот тебя по голове ударил — чуть не убил!
— Не смей! Они люди, раненые! И оказать им помощь — наш долг. А что ударил — служба у него такая.
— Таисия Матвеевна, — с нажимом заговорил Судаков. — Уходить надо! Сейчас на стрельбу сбегутся, нет времени на перевязки. Хватайте, что есть ценного, да поскорее! Иначе и вам конец, и мне заодно!
— Петр Федорович, я очень благодарна за вашу заботу, за помощь! Вы повели себя как мужчина, как настоящий рыцарь. Но я не смею злоупотреблять добротой. К тому же нам бежать некуда.
— Уходите, спасайтесь, говорю!
Не слушая его, Згурская бросилась на поиски сумки с аптечкой.
Вся жизнь кавалерийским галопом пронеслась в мозгу начальника милиции. Жизнь, закончившаяся этой ночью тремя прицельными выстрелами.
— Нет уж, как хотите, — тихо сказал Судаков. — Ольга, собирай вещи! А этим, — он сделал еще два выстрела, — помощь уже не нужна. Поторапливайтесь! Место одно знаю — там вовек не сыщут. А дальше… Господь — он всех видит, всех спасает.
Май 1924
Шум утренней Праги вливался в уши кваканьем автомобильных клаксонов, скрипучим патефонным соло и непривычным звучанием разговоров спешащих по делам прохожих. Генерал Згурский улавливал в чешской речи нечто отдаленно знакомое, будто на германский манер говорили на одном из славянских языков. Прежде Владимиру Игнатьевичу не доводилось бывать в чешской столице. Он рассматривал дома, видневшиеся за черепичными крышами, высокие шпили колоколен… Город не был похож ни на Париж, ни на чопорные немецкие бурги, в которых он останавливался прежде. Было в городе что — то сказочно — величественное, точно вся Прага строилась как огромная декорация для грандиозного спектакля.
От мысли о спектакле разум быстро перебросил мостик к предстоящей встрече. Что это будет — трагедия или фарс? Действительно ли генерал от кавалерии Брусилов, рискуя жизнью все последние годы, создавал мощное боевое подполье в Красной Армии? Или же это страстная попытка выдать желаемое за действительное? Но чья попытка? ОГПУ или десятка «бывших», находящихся в непосредственной близости к Брусилову? Реальна ли организация, о которой рассказал Шведов? Реальна ли сила этой организации? Правда ли, что подполье внутри «красного дракона» ищет связь с таким же, по сути, подпольем «дракона белого»? С какой целью? Вопросы оставались без ответа.
Згурский досадливо поморщился. Он крайне не любил вопросов без ответов. С ночи его мучила неопределенность. Он готов был предположить, что Шведов и впрямь до конца искренен — во всяком случае, в том, что касалось покушения на Троцкого и дальнейшего пути боевиков. Но ситуация продолжала оставаться в высшей мере подозрительной.
«Очень может быть, что неведомый Орлов — Орлинский на самом деле не член таинственной брусиловской организации. Возможно, он хитрая ищейка ГПУ, один из тех, продавших первородство за чечевичную похлебку».
Згурский не спеша, постукивая по брусчатке тяжелой, залитой свинцом тростью, подошел к перекрестку, где возле старинной аптеки скалило клыки изваяние льва. Он погладил каменного царя зверей по роскошной гриве и покачал головой. Столько загадок без ответа. А ответы так нужны! Сейчас, как никогда, Згурский жалел, что прежде ему не довелось познакомиться с Брусиловым. Он видел его лицо на плакатах, газетных фотографиях и даже в синематографе — в семнадцатом году принимающего награду из рук французского посла Мориса Палеолога.
Но сейчас, здесь, важно было личное знакомство. Увы, ни в Москве, ни в Петербурге, ни в Китае, ни на Дальнем Востоке, ни на Кавказе, ни во Франции их путям не суждено было пересечься. Згурский раздраженно пристукнул тростью.
«А вот с великим князем Михаилом Александровичем как — то раз встретиться пришлось. На Кавказе, на даче у шефа Мингрельского гренадерского полка великого князя Дмитрия Константиновича…»