— Да, на редкость отвратительный тип: поручик — генерал. За один только арест Юденича его бы следовало расстрелять. Не говоря уже о службе красным.
— Однако же Юзеф Пилсудский присвоил ему звание генерала Войска Польского.
— Каков маршал, таков и генерал. Хотя сам же Пилсудский, по слухам, говорил об этом военачальнике, что он вчера русский, сегодня поляк, завтра белорус, а послезавтра — и вовсе негр.
Над лесным убежищем повисла долгая пауза.
— И что ж, его банды сейчас как — то действуют?
— Банды и есть банды, — ответил местный представитель Сент — Этьенской фирмы. — Понемногу разбойничают. Устраивают набеги, но так, без особого смысла, чтобы не скучать. В двадцатом году после прорыва в Белоруссию Бэй — Булак — Балахович получил лесную концессию, и его войско теперь на самообеспечении, но грабить беззащитные деревушки легче, чем лес валить. О, вон смотрите, ваше превосходительство — видите белый платок на том берегу?
— Вижу.
— Наш человек подает знак. — Управляющий польским филиалом сложил руки у рта и трижды каркнул вороном.
Около ручья появился мужчина средних лет, с закатанными штанами и переброшенными через плечо сапогами.
— Прошу любить и жаловать! Вот и Атлас.
Через несколько минут агент уже стоял перед генералом Згурским.
— Капитан Особого корпуса пограничной стражи… — приложив руку к козырьку почтальонской фуражки, начал он.
— Отставить имена и звания! Докладывайте по сути.
— Как было приказано, встретился с начальником заставы и сообщил, что по имеющимся у меня данным в расположение дивизии генерала Бэй — Булак — Балаховича должен прибыть высокопоставленный представитель французского Генерального штаба для инспекции боеспособности войска и рассмотрения вопроса о целесообразности его финансирования. Предполагается, что специально к приезду француза Бэй — Булак — Балахович пожелает устроить показательную акцию на территории Советской Белоруссии.
— Начальник погранзаставы спросил у вас, откуда получены сведения?
— Так точно. Как и было условлено, я сообщил, что у меня среди балаховцев есть надежный источник из офицеров, которые не желают больше иметь дело с бандитами и хотят сдаться новой власти в обмен на гарантию амнистии.
— Начальник заставы поверил?
— Так точно. И он, и представитель Минского ГПУ. До сего дня я их никогда не подводил.
— Вот и славно.
— Представитель ГПУ осведомился, смогу ли я заранее сообщить о приезде француза. Я ответил утвердительно. Следующий вопрос был — смогу ли я раздобыть план действий балаховцев, но я «честно» сказал, что это неизвестно: если мой источник получит доступ к информации, то я непременно передам ее.
— Хорошо. Что было дальше?
— Представитель Минска уточнил, можно ли провести здесь скрытно конный отряд — полсотни — сотню сабель. Я сказал, что можно.
— Значит, красноперые проглотили наживку. У вас есть предположения, что за часть будет прорываться?
— Скорее всего диверсионный отряд Мухи — Михальского. Я о нем почти ничего не знаю. Известно только, что большевик, служил в ЧК, человек жестокий, но не без лихости.
— Это уже немало. Благодарю вас за службу. Можете идти. И еще, прошу вас, напишите все, что знаете о гэпэушнике. Внешний вид, манеры, особые приметы.
— Слушаюсь, ваше превосходительство.
— Можете идти. Всю дальнейшую информацию вы получите, когда это потребуется. — Генерал Згурский дождался, пока Атлас достал спрятанный в кустах велосипед и отъехал по тропке метров пятьдесят. — Правда на нашей стороне, должно получиться. Через полторы недели мне необходимы будут десятка три бойцов. Брать только опытный, проверенный офицерский кадр. Оружие и дополнительные инструкции вам доставят через неделю.
«Жизнь — это то, что ежедневно побуждает нас действовать».
Бенджамин Франклин
Середина мая 1924
Дзержинский внимательно просматривал лежащую на столе оперативную сводку. Едва ли не по всей длине советской границы то здесь, то там отмечались стычки, попытки тайного пересечения или проникновения в пограничную зону. «В районе Иван — города группа из четырех человек с боем прорывалась на территорию Латвии, один из уходивших убит, один тяжело ранен. С нашей стороны ранены трое бойцов, убита собака». «Дальний Восток: полсотни сабель с двумя пулеметами захватили станцию Тихомировская на КВЖД, сожжен эшелон с продовольствием, убиты начальник станции и телеграфист, шестеро человек уведены, вероятно, в Китай». «Средняя Азия: Бухара, Коканд — не унимаются банды басмачей. Приходят — уходят через горные перевалы, и чтоб преследовать их, нужна армия с артиллерией и аэропланами, а не разрозненные отряды НКВД, усиленные краснопалочниками». [28] На персидской границе та же история — нынешний шах никак не желает забыть, что он русский казачий офицер. «Кавказ…»
Феликс Эдмундович устало прикрыл глаза. Ему вспомнился утренний разговор со Сталиным.
— …Дорогой Феликс Эдмундович, время работает против нас. Люди Троцкого шныряют кругом, торопя меня сдавать дела и готовиться к отъезду. Вчера верная шавка Троцкого — наш замечательный полководец, командарм Тухачевский — пригласил меня к себе, чтобы распланировать боевые действия в Закавказье. Этот бывший царский поручик, должно быть, запамятовал, как обмарал штаны, убегая из — под Варшавы. Он уже не помнит, кто спас его решительным ударом на Замостье.
Но еще хуже другое: Троцкий старается не упустить ни единого случая, чтобы отстранить меня от сколь — нибудь реальной деятельности в Центре, подчинить своим нукерам. До указанного срока осталось совсем мало времени. Я, может быть, смогу тут протянуть недели две еще, но даже этого не обещаю. Не сомневайтесь — если ему удастся сбросить меня, следующим будете вы, дорогой Феликс Эдмундович. Вы и я — ключевые точки обороны. Когда он избавится от нас, ничего не помешает Льву Давидовичу захватить единоличную власть в государстве.
— Иосиф Виссарионович, мы делаем все, что в человеческих силах. Счет идет на часы. Есть основания надеяться, что мы успеем нанести удар раньше, чем Троцкий и его клика.
— Здесь недостаточно надеяться. Здесь надо точно знать. Расскажите, пожалуйста, Феликс Эдмундович, как продвигается наше дело с так называемым представителем Красного Креста.
— Как и предполагалось, сейчас мы внедрили его в лабораторию. Завтра или послезавтра, смотря по обстановке, можно будет подсекать рыбу.
— Подсекать — это хорошо. Но только так, чтобы она могла до поры до времени сорваться и уйти, но только под нашим пристальным надзором. Наблюдение за Орлинским что — нибудь дало?