«Не так ли ныне закатывается солнце ромейской империи?» — думал василевс Иоанн II Комнин, наблюдая закат великого светила. Он бросил взгляд на величественную колонну Юстиниана. Отсюда, из дворцового окна, была видна лишь верная ее часть — огромный блистающий всадник на золотом коне, казавшийся совсем маленьким, держал в поднятой руке увенчанное крестом яблоко мира. По давнему поверью в нем непрестанно билось сердце Ойкумены. Именно оно, а не богатство, не могущество, не даже военная сила давали Константинову граду священное право именоваться Царьградом, началом начал, альфой и омегой.
Василевс Иоанн глядел из окна, как прощальными лучами выхватывается из подступающий тьмы золотой всадник и как гаснут отблески света на царственном металле.
«Неужели и впрямь настает конец величию ромейской империи? Нет, не может такого быть. Господь хранит верных. Уж сколько раз гибель Константинополя представлялась неминуемой, и неизменно рука Провидения защищала его стены. — Иоанну вдруг захотелось сорвать с себя злато и пурпур и, облачившись в рубища, ждать, когда Отец небесный рассеет полчища недругов одним движением перста. — Но упование не есть деяние. Град святого Константина будет стоять вечно!» Всевышний даровал ему императорский венец, а стало быть, все им содеянное — проявление воли божьей на земле. Как говорят нечестивые почитатели нелепого сарацинского пророка: «На Аллаха надейся, а мула привязывай, ибо у Аллаха нет рук, кроме твоих».
При упоминании богопротивного имени василевс перекрестился и отвернулся от окна. Иоанн Аксух, крещенный мусульманин, прежде носивший имя Хасан — правая рука императора ромеев, — ожидал, когда же наконец повелитель уделит внимание его скромной особе.
— Итак, мой дорогой крестник, — от минутной слабости василевса не было и следа, — у тебя есть новости о Никотее?
— Да, мой господин. Как сообщают прибывшие из франкских земель купцы, Никотея чудесным образом спаслась из рук захвативших ее разбойников и ныне пребывает в алеманнских землях.
— Что ж, — неспешно подходя к трону, проговорил император, — эту новость трудно назвать хорошей, но все же она намного лучше, чем известие о ее гибели. В чьи же руки она попала теперь?
— Герцога Конрада Швабского, мой повелитель.
— Он намерен получить за нее выкуп?
— О нет, он собирается взять ее в жены.
— В жены? — переспросил василевс. — Вчерашний дикарь, увешанный звериными шкурами, намерен взять в жены племянницу императора ромеев? Не испросив моего соизволения?! Не дождавшись согласия ближайшего старшего родственника?
— Не думаю, что у вашей племянницы есть выбор. На стороне варвара право сильного, со всеми же прочими они не больно-то считаются. Из Аахена пишут, что объявлен день свадьбы. Что же касается дикости ее суженого, — такое прежде случалось, мой повелитель. Смею напомнить, что супруга императора Оттона…
— Не путай, — гневно перебил его Иоанн Комнин, — жену пусть варварского, но все же императора и какого-то герцога.
— Осмелюсь напомнить, — нимало не сбитый с тона резкостью государя, продолжал Хасан, — что в краях, самонадеянно именуемых франкскими или алеманнскими варварами Священной Римской империей, с недавних пор нет императора. Он умер, и в скорости предстоят выборы нового владыки Запада.
Герцог Конрад Швабский, к которому волею судеб угодила ваша несравненная племянница, дай ей Господь счастья и многих лет жизни, весьма богатый и влиятельный правитель. За ним стоит как минимум четверо князей-электоров.
— Ты хочешь сказать, что… — василевс надменно поджал губы, — что жених Никотеи вскоре может стать императром?
— Такой исход более чем вероятен, — подтвердил Иоанн Аксух. — Особенно если мы ему в этом поможем.
— Что ж, — немного помедлив, улыбнулся Иоанн Комнин, — может, и впрямь это к лучшему. Никотея славная и умная девочка — она может стать хорошей императрицей. Через нее же моя воля распространится на земли франков! Что может быть лучше?! Воистину, нам ли дерзостно осуждать промысел Господень?
— Возможно, стоит направить Конраду послание с вашим благословением?
— Я подумаю об этом.
— А что слышно от того монаха, которого ты приставил к князю Мстиславу?
— Увы, потомок Мономаха отказался принимать кесарский венец из наших рук, но сказано: «Каждый день сулит иное». Как утверждает преподобный Георгий Варнац, сам он по-прежнему пользуется доверием и уважением нового короля бриттов.
— Много ли толку нам с того уважения? — нахмурился василевс.
— В уважении всегда есть толк. Нынче, возможно, польза и невелика. Но завтра…
— Ты что-то задумал, Хасан?
— Я всегда помышляю о благе империи, о мой повелитель.
— Так говори же! Не тяни.
— Как ни тяжело сие признать, посольство, которое мы отправляли в Кияву, закончило свои труды неожиданно и неудачно. И все же игра еще не кончена. Если Господь повелевает нам сыграть теми фигурами, которые нынче расставлены на доске, то мы сыграем ими.
— Я внимательно слушаю тебя.
— Как мы помним, с момента диковинной кончины Владимира Мономаха в стране руссов-рутенов правит брат-близнец Мстислава — Святослав. Между братьями всегда было негласное состязание в соискании чести и ратной славы, но тем не менее они души друг в друге не чают.
— Что ныне большая редкость между братьями. К чему ты ведешь?
— Империи, как и прежде, необходимо земляное масло. Без него нет, увы, греческого огня, без него не обойтись при строительстве дорог, а разливные озера этого масла расположены в землях руссов. Там они никому не нужны, даже козы не пасутся в тех местах, где оно есть.
— Знаю, — раздраженно прервал его василевс.
— Несомненно, о великий, как и о том, что рутены сильные и отважные воины и готовы драться против любого врага, пускай и за клочок земли, который им самим безо всякой надобности. Однако теперь войско руссов стало куда меньше, чем прежде, ибо, слава Всевышнему, большая его часть ныне за морем.
— И что ж, теперь ты предлагаешь напасть?
— О нет, мудрейший из мудрых. К чему нам это? Я предлагаю куда лучший план. Уже много лет в землях Империи нашел себе убежище князь руссов Олег, прозванный соотечественниками Гореславичем. Владимир Мономах некогда отобрал у него земли и заставил бежать из отчего дома. Сам князь уже стар, но у него есть сын Давид, и он горит желанием вернуть отцовский престол. Как мне известно, этот доблестный воитель имеет множество сторонников среди касогов и ясов, обитающих на берегах Понта. [3] И стоит вам захотеть — их станет еще больше. Воспользовавшись ослаблением Киявы, молодой севаст наверняка рискнет испытать судьбу и нападет на сородича. Мы с легкостью предоставим ему такую возможность, и близко не упоминая вашего имени. Если набег принесет удачу — а скорее всего так и случится, — мы вступим в союз с князем Святославом и в обмен на земли Матрахи [4] поможем ему сокрушить общего недруга, коварно воспользовавшегося милосердием и гостеприимством василевса. Полагаю, Святослав не откажется уступить отдаленные от его столицы неудобья в обмен на нашу дружбу и военный союз. Тогда, по всей вероятности, и его брат, прислушиваясь к мудрым речам благочестивого Георгия Варнаца, переменит свое мнение относительно кесарского венца. О том же, что даст нам дружественная Константинополю держава в мягком подбрюшье франкских земель, полагаю, говорить не стоит.