Один из гребцов — кряжистый, с обветренным багровым лицом — приветствовал капитана и привычно направился к кормовому веслу корабля.
— Что нового слышно? — крикнул капитан в спину лоцмана.
— Песку опять намыло, — через плечо бросил тот. — Придется левым бортом почти к самому берегу притираться.
— Повозки готовы? У нас тут хороший улов: вино из Франции, ткани…
— Ждут возы, — скупо ответил лоцман, неопределенно взмахнув рукой в сторону берега.
— Ты что-то неразговорчив нынче, — удивился капитан.
— Устье занесло, — нахмурился лоцман. — Осторожным надо быть. Очень осторожным.
— Ну, осторожным так осторожным. — Капитан отдал команду гребцам спустить весла, и корабль медленно начал входить в реку.
Невзирая на предупреждения знатока местных вод, все шло заведенным чередом: судно бросило якорь у берега, опустило сходни и начало разгрузку. Капитан удовлетворенно глядел, как приближается к месту выгрузки товара караван запряженных двуконь возов. Он потер руки, предчувствуя благополучное окончание коммерческого предприятия, но тут с берега послышалась резкая команда на незнакомом чужестранном языке.
Возы замерли на месте, покрывавшие их тенты слетели, точно сорванные бурей паруса, и в матросов, скатывающих наземь бочки, дождем посыпались стрелы. Те, кто оставался на борту, схватились было за оружие, но второй смертоносный шквал — на этот раз с вершины скалы — ударил по палубе.
— На весла! Назад! — заорал капитан и тут же осекся. Молчаливые гребцы, пришедшие вместе с лоцманом, выхватив из-под дерюжных плащей кинжалы, обступили пиратского вожака.
— Командуй сложить оружие! — на плохом нормандском приказал один из «гребцов».
Капитан хмуро покосился на окружавшие его клинки. Выбора не было. Вскоре сам хозяин корабля и те из членов его экипажа, кто на свою беду остался в живых, понуро стояли перед несколькими бородатыми всадниками в странных, но дорогих доспехах, покрытых алыми плащами.
— Знаете ли вы, злыдни, что положено за разбой? — подъезжая вплотную к пиратам, грозно поинтересовался один из всадников.
— Знаем, — послышалось в ответ, — да уж чего там…
— Ну, стало быть, и вопрос решен. Повесить негодяев.
— Да, армигер… — оглядываясь на бледного юношу, придерживающего рукой окровавленную рубаху, криво усмехнулся шкипер, — не довелось тебе вольного житья хлебнуть.
Фульк Анжуйский молча кивнул. В голове его мутилось от боли и потери крови. Две стрелы, вошедшие в дюйме друг от друга, мучительно отзывались даже при самом слабом движении.
— Эй, рыцарь, — глядя на него, крикнул капитан, — кто бы ты ни был, прошу тебя, пощади мальчишку! Он с нами не ходил — кого хошь спроси. Его только вчера в море подобрали.
— Пощади его, Гарольд, — услышал Фульк и, повернув голову, увидел восседавшую на гнедой кобылке девушку, показавшуюся ему в тот миг ангелом, сошедшим с небес.
В глазах у него помутилось, и он рухнул наземь.
Ведро холодной воды привело его в чувство. И оно было явно не первым. Фульк открыл глаза — прямо над ним раскачивались на ветвях дерева тела недавних «соратников». Он застонал, вновь смежил очи и вдруг услышал тот самый нежный спасительный голос:
— Как твое имя, юноша?
— Я Фульк, граф Анжуйский, — прошептал он и потерял сознание.
Князь Святослав хмуро смотрел на движущуюся в степи колонну.
— Поспешай, поспешай! — неслось из конца в конец ее, но криком и понуканиями мало что можно было изменить. Груженые возы, запряженные медлительными волами, тянулись к далекому морю так, будто русичам некуда было спешить.
Но великий князь прекрасно осознавал, что спешить есть куда.
«Начало сентября — отнюдь не лучшая пора, чтобы обнажать меч на соседа. До Тмуторокани путь неблизкий, пока эдаким шагом дотянешься — уже и дожди пойдут, а там дороги раскиснут, подвоз станет — как бы под мощной крепостной стеной нам самим в западню не попасть! А до весны тож откладывать дело негоже. За долгу зиму ворог укрепится так, что из тмутороканских земель ни копьем, ни дубьем не вышибешь. А стоит под стенами надолго застрять — всякого роду-племени кочевники на Русь двинут, подобно степному пожару. Вот и решай, что тут делать да как быть…»
— Поспешай! Поспешай! — разносилось над степью.
Святослав пристально, не мигая, глядел на всадников старшей дружины, молодцевато носившихся взад-вперед мимо колонны, стремясь явить перед другими свою удаль и владение конем.
«Штурмовать стены Тмуторокани — дело нелегкое. Лесов в тех землях негусто, да и те, что есть, по большей части для костра лишь пригодны. Ни осадную башню из тех деревьев не соорудишь, ни камнемет. А с собою везти прилады осадные за тридевять земель — и вовсе к самой зиме поспеем. Так что измыслить надо, как онука Гореславичева из стен в чисто поле выманить, иначе получится головой, да в капкан медвежий: по одну руку Давид, по другую — касоги, числом несметные…»
— Надежа Великий князь, — боярин Андрей Болховитин вывел Святослава из раздумий, — посланник из Царьграда прибыл. Говорит — от самого василевса к тебе приветное слово имеет.
— Слово? — Мономашич удивленно поднял брови. — Что ж, коли столько верст с ним проделал, зови, выслушаю, с какими делами василевс на Русь гонца шлет.
Святослав нехотя спешился: принимать верхом чужеземного посла — недобрый знак. Таким образом лишь ворога, слагающего оружие, встречать достойно. «И послу цареградскому верхом являться не след, ежели только владыка ромеев, — князь сдвинул брови, — войною на нас идти не удумал. Однако ж ныне меж Русью и Царьградом вроде как причин для брани нет…»
Посланец явился пешим, в сопровождении проводника-херсонита и нескольких знатных цареградских воинов в плащах с широкой патрицианской каймой.
— Мое имя Ксаверий Амбидекс, — гордо представился ромей, обводя присутствующих тем надменным взглядом, которым имперские патрикии жаловали всякого чужака — от последнего водоноса до короля франков. — Мой государь, Великий созидатель и хранитель веры христианской, славному кесарю Киявы богатые дары шлет, а с ними — родственное приветствие и пожелания здравия и всяких благ.
С этими словами посол склонил голову и протянул Святославу опечатанный красным воском свиток. Святослав ловко развернул императорское послание и углубился в чтение.
— Здесь твой господин глаголет, — отвлекаясь от написанного, обратился к послу князь, — что готов заедино с нами выступить против Матрахи, которую у нас именуют Тмутороканью. Отчего василевсу заблагорассудилось помогать нам, да еще так скоро? Я, кажется, к нему за подмогой не посылал.
— Мудрость Иоанна Комнина безгранична, и мысль его прозревает сквозь дни и годы быстрее стрелы огненной.
— Красива речь, да только колокольный звон — и тот разумнее. О чем слова твои, посол?