— Симеон Гаврас здесь?!
— Да, он недавно приехал на турнир. И… — голос Никотеи вдруг обрел тревожные нотки, — похоже, здесь ему угрожает большая опасность. Он сам засунул руку в осиное гнездо.
— Неужели? Уж конечно, он не мог поступить бесчестно.
— О нет! О бесчестье речи не идет! Нелепая случайность. Но теперь на турнире Симеона ждет поединок с герцогом Баварии Генрихом Львом. А это воистину непобедимый воин.
— Прямо сказать, и Симеон весьма неплох.
— Глупец, кто усомнится в этом. Но вот беда: наш милый друг Симеон всерьез и, как мне кажется, не безнадежно влюблен в невесту герцога — прелестную Адель. А зная благородную душу его, рискую предположить, что он скорее даст убить себя в схватке на боевом оружии, нежели позволит толпе зевак судачить, что поразил суженого возлюбленной своей, только б обладать ею. Прямо сказать, я очень тревожусь за него, — Никотея вздохнула, — однако неизменна моя надежда и вера в доброту Господню. Всевышний найдет способ избавить благороднейшего из своих мужей от столь нелепой и глупой погибели.
— Я столь же верую в милость небес.
Никотея улыбнулась суровому рыцарю, понимая, что пущенные ею стрелы попали в цель.
— Но я хотела посоветоваться совсем о другом, — подходя очень близко к графу Квинталамонте и давая ему возможность вдыхать аромат пряных благовоний, проворковала ромейка. — Вы, как я понимаю, теперь из Британии?
— Да.
— По прошествии времени, я думаю, всем уже стало достоверно известно, что негодяйка Мафраз входила в тайную секту убийц-ассасинов. Я бы хотела восстановить прежние добрые отношения с кесарем Мстиславом, или, как его нынче именуют, королем Гарольдом. Я всегда питала к нему родственную любовь и рада буду с сестринской любовью приветствовать королеву Матильду, дабы не осталось между нами никаких недомолвок и злобы. И клянусь святым крестом, — Никотея будто невзначай положила свои тонкие пальчики на алый крест, нашитый поверх белой орденской котты графа Квинталамонте, — если Господу будет угодно сделать меня императрицей, я с радостью помогу Гарольду и Матильде вернуть земли Нормандии, отторгнутые коварством злобного обжоры Людовика Французского. Я прошу тебя, Вальтарио, как старого преданного друга: сразу после турнира возвращайся в Британию. Убеди короля Гарольда, убеди мудрого отца Георгия, что наш союз станет залогом мира и процветания как Империи, так и Британии!
— Я не премину сделать это.
— Вот и прекрасно. — Никотея снова улыбнулась так обворожительно, что граф едва удержал глубокий вдох. — А теперь прошу тебя — иди и хорошо отдохни перед турниром. На ристалище будет немало достойных соперников. Особо же — Генрих Лев.
Она, придерживая Камдила под локоть, подвела к самой двери, открыла ее и удивленно воззрилась на место, где должен был стоять свирепый цербер ее стражи.
— Прошу извинить, милый граф, у меня дела. — Герцогиня Швабская наградила «старого друга» еще одной улыбкой и, дождавшись, когда он уйдет, хлопнула в ладоши. — Стража! — Затем, чуть помедлив, крикнула погромче: — Эй, стража!
Громоздкого вида часовой появился из-за поворота. Как показалось Никотее — из небольшого чуланчика, где обычно хранились свечи. Он бежал к госпоже, на ходу поправляя сбившуюся набок одежду.
— Где тебя носит, негодник? — строго произнесла герцогиня.
— Прошу извинить, моя госпожа, — изображая полнейшее раскаяние, пробасил верзила. — Брюхо подвело, совсем невмоготу было!
— Брюхо подвело? — Никотея втянула воздух. Ноздри ее затрепетали. — Тогда почему, бездельник, от тебя пахнет мускусом?
Плечи, лишенные головы, не нуждаются в эполетах.
Наполеон Бонапарт
Рев на городской площади становился все громче, и Гарри уже не мог перекричать ликующую толпу.
— Бочку, бочку катите! — проорал кто-то, и этот вопль был подхвачен десятком голосов.
Тотчас ворота ратуши широко распахнулись, и охваченные порывом горожане выкатили из винного погреба огромную бочку, ждавшую вино нового урожая. С дружным выдохом исполнители народной воли поставили бочку, и Гарри, ухватившись за ее кромку, подтянулся, чтоб перебраться из седла на импровизированную трибуну.
— Слушайте меня, добрые люди! Слушайте, что буду говорить я — Гарри ап Эдинвейн, потомок славного Эдинвейна, сына Брадвена! Настал час, который предвещали наши пращуры! Настал день и настал час, избавитель пришел к нам из-за моря, пришел по воде без корабля! Ступил в страну нашу, не затронув ничьей земли! Не желает он ничего, кроме Истины и Спасения — для вас, для каждого! И знамя, что развевается нынче здесь, — Гарри указал на алое полотнище с тремя сплетенными в кольца змеями, — предвестило свободу нашу! Поднимитесь с колен, как силою милосердного Спасителя встал я! Возьмитесь за оружие, ибо тот, кто не держит меч, не удержит и волю! Сколько лет, сколько десятилетий вас, отцов и дедов ваших стали звать агнцами, а попросту — баранами, и покориться, подставить шею под нож? Вы уверовали в это, уверовали настолько, что позволяете безропотно стричь себя и подавать на блюде себя самих и детей ваших! Вот они. — Гарри ткнул пальцем в десяток связанных монахов чуть поодаль бочки. — Они — ваши загонщики! А эти, — его палец метнулся в другую сторону, где, едва держась на ногах, стояла горстка израненных рыцарей, — мясники на бойне. Плащи их красны от вашей крови, и богатства их — от продажи ваших шкур!
— Смерть! Смерть им! — взревела толпа.
— Они умрут, — обнадежил Гарри, — но и все мы умрем в свой час. В том ли суть жизни, чтобы кичиться числом дней, проведенных в этой юдоли печали? Стоит ли заботиться, больше или меньше раз солнце и луна осветили бренные тела наши? Дни гонителей сочтены, они умрут, и воздастся им по их вере. В чистилище они будут ждать Страшного суда, сетуя и плача, ибо несть числа прегрешениям их! Тем же, кто уверует в Спасителя, пришедшего в этот мир из вод озера Сноудон, суждена другая участь. Дух их будет пребывать всегда среди живущих! Как змея меняет кожу свою, оставаясь собой, и человек станет менять тело свое, точно ветхую одежду — сбрасывая изношенную плоть и облекаясь в новую. Вы станете жить вечно, идя путем Добра, Истины и Света, предначертанным Спасителем! Ибо сам он — лучший пример словам моим! Обезглавленный в недавней сече у пяти холмов Великий змей — породитель мудрости, даритель познания добра и зла — возродился в кротком юноше, имя которому Дар Божий, титул которому — Спаситель!
Толпа, завороженная словами оратора, снова возбужденно зашумела. Недавняя сеча, произошедшая в землях Уэльса между объединенными воинствами королей Генриха Боклерка и Гарольда Заморского с неистовой вооруженной толпой аббата Бернара из Клерво, отгремела совсем недавно и была всем достопамятна. О ней шептались и рассказывали диковинные вещи. Говорили, будто в гуще боя сам аббат прорвался к шатру Верховного повелителя, которому служили оба короля, и узрел воочию, что владыкою владык был огромный змей с человечьим лицом. Не убоявшись чудовища, Бернар отсек ему голову и тут же сам исчез, как не бывало. Воинство его — огромное, но лишенное вождя — разом вдруг утратило силу, точно парус на сломанной мачте, и лишь немногим удалось спастись бегством с места побоища. Эти-то счастливчики и поведали о невиданном чуде, которому были свидетелями.