— О черт! Да, и в самом деле. А я-то думал, что я ужас как хитер, — Алексу удалось слабо улыбнуться. — Я думал, я так хорошо замел следы, что ты нипочем не догадаешься, что я ищу. Я… хм… мне очень жаль, если я тебя расстроил.
— Ну, Алекс, с твоей стороны это было бы нехорошо — более того, неразумно, — если бы ты сделал это нарочно!
Тия рассмеялась. Алексу нравился ее смех, раскатистый и звонкий. Он часто рассказывал ей анекдоты только затем, чтобы послушать, как она смеется.
— Но ты меня вовсе не расстроил. Узнал так узнал. Я так понимаю, теперь тебе интересны подробности. Так что ты хотел бы обо мне узнать?
— Все! — выпалил Алекс, но тут же покраснел от смущения. — Хотя, возможно, тебе не хочется об этом говорить…
— Да что ты, Алекс, я совсем не против! На самом деле у меня было очень счастливое детство — и, по правде говоря, мне приятно иметь возможность говорить о маме с папой — или с самими мамой и папой, — не скрывая этого от тебя.
На этот раз она не рассмеялась, а хихикнула.
— Иногда у меня было такое чувство, будто я пытаюсь утаить от родителей своего любовника, только наоборот!
— Так ты до сих пор поддерживаешь связь с родителями?
Алексу стало ужасно любопытно: это противоречило всему, что он до сих пор знал о капсульниках, всему, чему его учили в Академии и что рассказывал ему Джон Чернов. У капсульников не бывает семьи; их семьи — это наставники, инспектора и однокашники.
— Ну разумеется, поддерживаю! Я их главная поклонница. Если у археологов бывают поклонники.
Тия включила свой главный экран; на нем появились Пота и Брэддон, горделиво демонстрирующие замысловато украшенную деталь доспеха.
— Вот, это из их последнего сообщения; они только что обнаружили целую оружейную, и от того, что они там нашли, весь ученый мир на уши встанет. Видишь, это доспех бронзового века, но при этом он отделан железными пластинами.
— Ага…
Алекс смотрел на экран как завороженный, и не только на доспех. Он смотрел, как Пота и Брэддон улыбаются и машут руками, как и любые другие родители, отправляющие послание своей дочери. Пота указала на какой-то элемент доспеха, губы Брэддона в это время шевелились — он что-то объяснял. Тия отключила звук, а изображение не было достаточно четким, чтобы Алекс мог читать по губам.
— Но я на самом деле интересуюсь не этим, — продолжала Тия. — Я тогда сказала тебе правду. Я ищу родную планету эскайцев. В первую очередь потому, что я хочу разобраться с тем вирусом, который сделал меня инвалидом.
Включились два боковых экрана. Это были более старые записи.
— Можешь не спрашивать, дорогой, я тебе и так скажу: вот она я. То, что справа, — это мой день рождения, когда мне исполнилось семь лет, а то, что слева, — это, как видишь, я с медведем Теодором и Томасом, «телом» Мойры. Тедди — это подарок от них обоих.
Она немного помолчала.
— Я просто проверяла… Да, это последнее приличное изображение. Все остальное — это съемки из больницы, и их не стоит показывать никому, кроме специалистов, — ими только людей пугать.
Алекс пристально разглядывал оба изображения. На обоих была ясноглазая девочка, похожая на маленького эльфа, с узким, изящным личиком, на котором постоянно играла улыбка.
— Но как же тебя взяли в программу подготовки капсульников? — спросил он. — Я думал, туда вообще не принимают детей старше одного года!
— До меня действительно не принимали, — сказала Тия. — Это все заслуга доктора Кенни и Ларса, системного менеджера госпиталя. Они были убеждены, что я достаточно гибкая, чтобы стать капсульницей, потому что я была достаточно умна, чтобы понять, что со мной произошло и что мне светит. А светило мне, — добавила она, — провести всю жизнь подключенной к системам жизнеобеспечения. Полная неподвижность.
Алекс содрогнулся.
— Ну да, понимаю, почему ты не хочешь, чтобы такое случилось с кем-нибудь еще.
— Вот именно.
Она выключила экраны прежде, чем он успел получше разглядеть изображения.
— После того как у меня все так хорошо получилось, Институт экспериментальной медицины решил обращать внимание на детей постарше, оказавшихся в аналогичной ситуации. Пока что взяли троих, вышедших из младенческого возраста, но все они были моложе меня.
— Ну что ж, госпожа моя, — судя по тому, насколько вы необычны теперь, вы, должно быть, и в детстве были необычным ребенком, — сказал Алекс совершенно искрение.
— Ты мне льстишь! — сказала Тия, но было слышно, что она довольна.
— Нет, я серьезно! — возразил Алекс. — Знаешь, я проходил собеседование с двумя другими кораблями. Ни один из них не был столь яркой личностью, как ты. Я искал кого-то похожего на Джона Чернова, а они были словно искусственные интеллекты.
— Ты и раньше упоминал об этом Джоне, — сказала озадаченная Тия. — Но какое отношение он имеет к нам?
— А я тебе что, не говорил? — удивился Алекс и тут же хлопнул себя по лбу. — Ну да, чтоб мне лопнуть! Действительно, не говорил. Джон тоже капсульник; он был диспетчером и системным менеджером исследовательской станции, где работали мои родители.
— А-а! — воскликнула Тия. — Так вот почему…
— Что — почему?
— Почему ты так со мной обращаешься: разговариваешь, стоя лицом к пилону, спрашиваешь разрешения подняться на борт, спрашиваешь, какую музыку запустить в центральной рубке…
— Ну, еще бы! — ухмыльнулся Алекс. — Джон хорошенько позаботился о том, чтобы научить меня правильно обращаться с капсульниками, прежде чем отпустить меня в Академию. Он бы меня живьем съел — словесно, разумеется, — если бы я хоть на миг позволил себе забыть, что ты всегда присутствуешь на корабле и не можешь уйти в свою каюту, чтобы побыть одна.
— Расскажи мне про него! — потребовала Тия.
Алекс далеко не сразу сумел вспомнить, как он впервые познакомился с Джоном.
— По-моему, я впервые осознал его присутствие, когда мне было года три, а может, и два. Мои предки — лаборанты на одной из лили-байеровских исследовательских станций. В те времена на станции было не так уж много детей, потому что станция была новая и большинство работников были холостые. Никаких детских учреждений там не было, и, думаю, Джон просто согласился вроде как посидеть со мной, пока родители на работе. Это было не так сложно — от него всего-то и требовалось, что держать дверь в мою комнату закрытой и время от времени присылать роботов, которые должны были меня кормить и так далее. Но он, подозреваю, вроде как заинтересовался мной и принялся разговаривать со мной, рассказывать мне всякие истории, а потом стал играть со мной с помощью роботов.
Алекс рассмеялся.
— Поначалу предки думали, что я просто фантазирую про «невидимого друга». Потом забеспокоились: время шло, а я все никак не перерастал эти свои фантазии. Они уже собирались отправить меня на промывку мозгов, но тут Джон вмешался — как раз в тот момент, когда они уже записывались на прием, — и объяснил, что он и есть тот самый «невидимый друг».