— Я, — спокойно ответила она. — Он забыл обо мне. И я взломала его систему. Все считают, что он до сих пор жив. Вылетев через люк, как старая тряпка, он ссал кровью. Его бортовой компьютер сообщил, что все в порядке.
— Что ж, — кивнул Джозеф с хладнокровной улыбкой, — если данные устраивают официальные источники, то они вполне устраивают и меня. А теперь покажи-ка мне еще разок, как ты взламываешь локальные подсистемы.
— Похоже, в этой области тебе надо потренироваться, — ответила Джоат, оживляясь вновь. — Ты…
— Я очень рад, что вы подружились, — заметил Амос.
Джоат и Джозеф вошли в дверь, громко смеясь и похлопывая друг друга по плечу.
Джозеф улыбнулся своему вождю и официально поклонился, приложив руку к сердцу.
— Брат мой, представив меня этой юной волшебнице, ты оказал громадную услугу мне, — сказал он. — И всему нашему делу.
— Все твои парни — это твои братья? — неожиданно спросила Джоат.
— Нет, — одновременно ответили Чанна, Симеон и Амос.
— О? — Джоат перевела взгляд с одного на другого, слегка нахмурившись, но потом потрясла головой, отказываясь обдумывать эту идею. — Да, мы просто замечательно провели время! — продолжила она. — Джо чертовски быстро учится, для взрослого.
— Для взрослого? — переспросил Амос, поднимая бровь.
— Знаешь, — любезно объяснила Чанна, — она хотела сказать «для старика».
Амос поджал губы. Он был на год старше Джозефа.
— Я рад, что ты сочла, что и он на что-то годится, — сухо сказал он.
— Действительно, — нахмурилась Джоат. — А можно мне тебя кое о чем спросить? — сказала она.
— Обо всем, о чем угодно, приемная дочь Чанны, — ответил Амос.
— Большинство взрослых, которых я встречала, не понимают, как это дети могут чего-то знать, — сказала она. — А ты нет. Почему так?
Амос моргнул.
— Сколько тебе сейчас… двенадцать? — спросил он.
— Где-то так. Трудно сказать, когда ты много времени провела в анабиозе в подпространстве.
— В твоем возрасте я управлял отцовскими поместьями, — сказал Амос. — Конечно же, мне не пришлось бы делать этого, если бы мой отец остался в живых. Сыновья бедняков в двенадцать лет вынуждены идти в подмастерья и работать целый день, чтобы оплатить свое пропитание. Поэтому я совсем не удивился, что твоя судьба сложилась так же.
Джоат расцвела.
— Наконец-то, — сказала она, поворачиваясь к Чанне. — Я же тебе говорила, что мне надо больше учиться, чтобы работать по-настоящему!
— Что я такого сказал? — недоуменно спросил Амос, вздрогнув от направленного на него в упор взгляда Чанны.
— Я обещала, что вытащу Селда, — заявила Джоат, с жадностью заглатывая остатки завтрака и засовывая несколько кусков фруктов в карманы своего бесформенного комбинезона. — Всем пока.
— Тебе надо поговорить с Чаундрой, — сказала Чанна, многозначительно посмотрев на Амоса. — Мне надо бежать. Более того — лететь, как из пушки! — пух! — сплошные собрания. Смотри не забудь.
Джозеф дождался, пока вновь установится тишина, а потом озабоченно посмотрел на Амоса.
— У тебя что-то не в порядке, брат мой?
Амос уставился в свою тарелку.
— Нет, — ответил он. Он жестом велел Джозефу сесть, но сам встал, хлопнув в ладоши у себя за спиной. — Со мной не произошло ничего дурного. Это касается Рашели. — Он вытянул вперед руки, опережая протесты Джозефа. — Дай мне договорить. Она заявилась сюда прошлой ночью, разъяренная, и вела себя как помешанная. Она заявила, что мы должны объявить о помолвке. Ее глаза, Джозеф! Они были настолько дикими, она дрожала… а ее лицо было таким бледным. — Он посмотрел на своего друга. — Наша Рашель буквально разваливается на куски у нас на глазах. Я собираюсь сказать доктору Чаундре все, что рассказал тебе, и, если он решит, что ей нужно лечиться, это будет ей гарантировано.
Джозеф наклонил голову и спрятал лицо в ладонях. Его плечи судорожно задергались, но вскоре он успокоился.
— Я благодарен за то, что ты поделился со мной своими мыслями, — сказал он. — Хотя теперь ты и должен заботиться о ней, как отец.
— У нас здесь нет Целителей Душ, Джозеф, — сказал Амос с глубоким сожалением.
— И наша Рашель может потерять свою душу перед неверным, совершенно посторонним человеком, — ответил Джозеф.
— Уж не думал, что ты такой набожный.
Джозеф вздохнул, бессильно покачав головой.
— Просто невероятно, насколько привыкаешь к вещам, которые внушаются тебе с детства. В конце концов, я и сам пришел к выводу, что тоже отношусь к сынам Храма.
— Если ты действительно против этих процедур, я не буду принуждать ее, — сказал Амос.
Джозеф поднялся, и они с Амосом обнялись, как братья.
— Благодарю тебя, — сказал он, — но, даже если мое сердце протестует, разумом я понимаю, что ты прав… черт возьми, ты все же прав. Эта твоя особенность всегда страшно раздражает, Амос бен Сьерра-Нуэва.
Амос усмехнулся.
— Об этом мы не разговаривали. Но по моему поводу ты можешь не беспокоиться, брат. Ты хотел бы быть с ней?
Джозеф некоторое время колебался, потом покачал головой.
— Нет, — сказал он через некоторое время. — Если она останется такой, как сейчас: это будет неправильно. Я продолжу свою работу. — Его рот искривился. — Работа — действительно благодать Божия, как сказал Пророк. Разве нет?
— Каждый раз, вновь вспоминая его слова, я нахожу их все более и более справедливыми, — серьезно ответил Амос, положив руку на плечо друга. — Истинную правду не удержать в цепях догм. Иди с миром.
— Чтобы готовиться к войне, — заметил Джозеф.
Амос удрученно рассмеялся.
— Еще одна истина, оставленная нам пророком. «Если хочешь мира, готовься к войне».
— Жаль, что старейшины считали, что он имеет в виду только духовную борьбу, — сказал Джозеф.
— Пророк был удивительно практичным человеком, — заметил Амос. — Я пытаюсь следовать его примеру.
— Ты это и делаешь. Причем делаешь очень хорошо, — добавил Джозеф и официально поклонился — этот жест редко практиковался в общении между ними.
— Пойдем вытащим Селда Чаундру, — предложила Джоат, когда Джозеф с трудом успел запрыгнуть за ней в лифт. — Как только здесь появятся пираты, нам придется отправиться в убежище, так что он тоже должен увидеть все это.
— У меня нет никаких возражений, — спокойно сказал Джозеф.
— Вы с Симеоном-Амосом из-за чего-то поссорились? — спросила она напрямик.
— Нет, — Джозеф пожал плечами. — Мы вдвоем злимся из-за одной вещи, которую невозможно изменить.