– Об этом я и говорю, – подтвердил Наполеон, стараясь тоном и улыбкой несколько успокоить гостя. – Однако я засиделся, пора и честь знать. Император, поди, уж заждался. Кстати, господин атташе, в начале марта армия выдвигается в Крым, дабы, согласно договору, идти войной против турок. Я бы с радостью приветствовал вас и ваших друзей в ставке, которую, как я уже имел честь вам сообщить, назначен возглавить.
– С великим удовольствием, – принимая с поклоном официальное предложение, начал я, – полагаю, самое место военного атташе – в боевых порядках армии союзника. Однако же я обязан испросить на то соизволения посла, а тот наверняка пожелает отписать в Вену. Пока туда, пока сюда – возможно, мне придется нагонять войска на марше, если, конечно, мое начальство не будет против.
– А вы, Конрад? – Наполеон повернулся к нашему гостю. – Как ваша нога? Скоро ли она позволит вам сесть в седло?
– Надеюсь, да, – поднимаясь с места, точно по зову боевой трубы, отчеканил Мюнхгаузен. – Я почту за честь служить под вашим командованием и полагаю, дядя Карл был бы рад этому.
– Вот и отлично! – Бонапарт резко повернулся к двери, но затем, точно вспомнив нечто важное, обернулся к нам. – Да, и еще! Конрад, мы сегодня заспорили с вашим другом Вальтером, откуда же происходит род Мюнхгаузенов – из Ганновера или Брауншвейга?
На лице барона отразилось то ли удивление, то ли смущение, какое-то секундное замешательство, уж и не знаю отчего.
– По сути, вы оба правы. Род Мюнхгаузенов известен в этих местах с XII века, однако уже в XIII он разделился на белую и черную линии от двух братьев – Гизелера и Юстасиуса. Я и дядя – потомки черной линии и уроженцы Брауншвейга, но все же наш род имеет представителей и там, и там, а также в Фрисландии, Ольденбурге, Пермонте, Шаумбурге и много где еще.
– Да, конечно. – Наполеон обозначил поклон и размашистым шагом направился к двери.
Утреннее чаепитие подошло к концу. Тишка, выяснив, что господин барон также будет обитать под кровом Брусьева Костыля, отправился готовить комнату для гостя, и благодарный Конрад охотно принял мое предложение отдохнуть с дороги на мягкой перине. В том, что перина будет мягкой, я не сомневался: наш юный слуга действительно прекрасно знал город и, облеченный хозяйским доверием, стремился оправдать его, предоставив господам все самое лучшее. К тому же среди вещей, прибывших на отставших по дороге возках, было достаточно всего, чтобы вполне роскошно обустроить холостяцкое жилище для трех неприхотливых офицеров.
– Граф, – начал Лис, когда уставший в пути Конрад отправился почивать, – имеется интимный разговор на криминальную тему.
– Что такое? – насторожился я.
– Такого – хоть завались! Не хотел тебе с ходу настроение портить. Но теперь будем считать, что я тебя уже подготовил, следовательно, начнем с разэтакого. Тебя внизу еще один мужик дожидается. Я его разве что оглоблей не гнал – он ни в какую! Говорит, надо ему с тобой потолковать на всякие-разные темы.
– Что еще за мужик? – удивился я.
– Да ты его отлично знаешь. – Лис скривил брезгливую гримасу. – Фамилия у него такая противная – Про-отвиц.
Архивы – это смерть шпиона.
Вальтер Шелленберг
Если бы внезапно проснувшаяся от механического крика золотого петуха зимняя муха решила вдруг немножко пожужжать, сетуя на чересчур нервную обстановку, в этот миг звук ее резонного недовольства прогромыхал бы в наступившей гнетущей тишине отзвуком приближающейся бури.
– Протвиц?! – Я остолбенел, не зная, что и сказать. – Откуда? Что ему здесь надо?
– Видишь ли, – физиономия Сергея приобрела вид такой, будто его долго насильно поили тем самым странным красителем, который в России отчего-то именуют портвейном «777», – эта надежда имперского сыска утверждает, что у нее на кармане ордер на наш арест, подписанный лично полицай-президентом. И по этому замечательному поводу он желает поглядеть в твои честные глаза. В мои, что показательно, он глядеть отказался, хотя я ему предлагал отойти за угол да зыркнуть друг на друга недобрым оком. Быть может, в последний раз.
– Это лишнее, – скривился я. – Но ордер на арест, пожалуй, тоже чересчур.
– Капитан, шо ты мою правовую безграмотность ликвидируешь, как Тухачевский кулачество? Ты это ему объясни! Хошь свистну? Таксоид дожидается в прихожей, стоя на задних лапках, и наверняка уже видит нас с тобой в виде «Педигри – двойная свежесть» в своей виртуальной миске.
– Ладно, зови, – пожал плечами я. – В конце концов, если сыщик направился к нам, а не в контору обер-полицмейстера, то, вероятно, желает о чем-то договориться. Во всяком случае, хотелось бы в это верить.
– Хорошо, сейчас засвистаем по-соловьиному, – кивнул мой секретарь. – Но тут есть еще пара слов на тему этого будильника. – Он кивнул на золотого петуха.
– Ну, что еще?
– Ты не кривись, сначала послушай! – торопливо перебил меня напарник. – Тебе в детстве сказку про золотого петушка не читали, а мне – читали. Я сначала даже не сообразил, что это тот самый петушок. А потом, когда я на почтовую станцию шел, меня как обухом по голове огрело! Брюс, тот самый, который в этом замке жил, был сподвижником Петра I.
– Да, я это знаю, – кивнул я.
– Возьми себе на полке пирожок! Не перебивай. А еще у Петра был другой сподвижник – крещеный эфиоп Ганнибал.
– Кажется, он был не эфиоп.
– Да хоть индус! К делу это не относится! Если Брюс сконструировал или откуда-то привез этот орально-клювальный агрегат, то очень может статься, Ганнибалу о необычайном предке «тамагочи» было известно, и, качая на коленке кудрявого мальчика Сашеньку, любимого своего внука, он поведал ему на свой африканский манер историю о чародее и золотой птице. А мальчик возьми, да вырасти в светило русской словесности – Александра Сергеевича Пушкина! И дедушкину сказку уже на свой лад и переложи.
– М-м… Арап Петра Великого – это начало XVIII века, – пытаясь восстановить в голове хронологию событий, начал я, – а маленький Пушкин – это как раз сейчас. Вероятно, он не внук, а правнук.
– Расслабься, то все наносное. Суть в другом. Петушок явно оповещает нас об опасности. Или не нас, а, скажем, все того же Брюса, который, я так понимаю, здесь где-то неупокоенный бродит. – При этих словах ложечка, которой помешивали сахар, вдруг сама собой поднялась в воздух и, звякнув, упала в пустую чашку. – Кхм! М-да, впечатляет, – прокомментировал увиденное Лис. – Сдается, я прав. Но прикол-то в следующем: на нас с тобой птичка певчая не среагировала, проигнорировала, шо кондор – муху. А потом вдруг ка-ак раскукарекалась!
– Что в этом удивительного? – не совсем понимая, к чему клонит мой друг, поинтересовался я. – Наполеон, нет сомнения, замышляет недоброе, если не по отношению к Павлу, то уж во всяком случае, к его наследнику. А во втором случае Протвиц…