Когда б не Протвиц, который едва ли не ежевечерне допытывался, что нового было сделано для достижения великой миссии братства иллюминатов, положение дел можно было считать практически идеальным. Но таксоид был неизбежен, как ветер, постоянно дувший с Невы. Доставляемые им сведения были обширными, но безнадежно сырыми. Вокруг Бонапарта крутилось множество офицеров и генералов, но он был командующим армией, готовящейся выступить в поход, так что по-другому и быть не могло. Наполеон общался с сенаторами, вельможами, царедворцами, но он числился признанным фаворитом императора Павла, и в его многочисленных встречах не было ничего странного.
– Когда же? – твердил ретивый делопроизводитель, каждый раз являясь с очередной порцей добычи в зубах.
– Не сейчас! – кратко огрызался я. – Возможно, когда приедет маршал Понятовский.
Новость о том, что в Санкт-Петербург направляется один из виднейших полководцев базилевса, пришла по дипломатическим каналам вскоре после нашего прибытия в российскую столицу. Исходя из пунктов Дополнительного соглашения Венского договора о мире, племянник Августа Станислава Понятовского, злополучного последнего короля Речи Посполитой, Юзеф, или же, на французский манер, Жозеф, направлялся в Россию, дабы сформировать корпус из польских, литовских, белорусских и украинских добровольцев.
Во всех этих землях было немало храбрецов, не слишком жаловавших российского императора, однако готовых примкнуть к армии Наполеона в войне против турок. По стечению обстоятельств российский командующий был не только будущим вождем, но и родственником наследника польской короны – тот был женат на сестре Бонапарта Полине. И хотя это был ее третий брак, подобное родство не могло быть оставлено без внимания столичным бомондом, охочим до перемывания костей жертвам амурных стрел.
Как шептались в гостиных, увидев на одном из балов Полину, на тот момент княгиню Боргезе, Жозеф настолько пленился красотой горделивой корсиканки, что позабыл думать обо всем, включая стенающее под гнетом России, Пруссии и Австрии королевство. Такой нескрываемый интерес весьма огорчил командира эскадрона конных гренадер старой гвардии базилевса Камилло Филиппо Людовико де Боргезе, князя Россано и Сульмона, который в то время был мужем любвеобильной красавицы.
Между взволнованными аристократами состоялась краткая, но содержательная беседа на повышенных тонах, после чего, как водится у людей чести, зазвенели клинки, а спустя три минуты госпожа де Боргезе уже была вдовой. Ни одна крепость не сдавалась ее брату с той скоростью, с какой Полина открыла свои объятия страстному поляку.
Результаты схватки не вызвали бурной радости у базилевса, расположенного к потомку старинной итальянской фамилии. Но пребывание среди его свиты престолонаследника Речи Посполитой было ему выгодно, и он закрыл глаза на проделки князя Понятовского, поспешив, однако, удалить его от парижского двора.
Теперь эта скандальная пара ожидалась в России, и в кулуарах салона графов Скавронских-Литта оживленно судачили о предстоящей встрече. У нас же будущий командир добровольческого корпуса значился под кодовым именем Апис, и, судя по всему, в планах Бонапарта он играл роль не меньшую, чем в планах Александра I Дюма. Приезда грозного бретера [25] ожидали со дня на день и наконец дождались.
В тот вечер в салоне Екатерины Павловны было особенно людно. Отчасти такое столпотворение объяснялось присутствием великого князя Александра Павловича, отчасти же – вестью о желании князя Понятовского нанести визит в дом на Большой Миллионной. Находившийся здесь же Бонапарт казался сильно раздосадованным. Взоры, которые он метал на престолонаследника, сопровождавшего игрой на рояле пение Марии Антоновны Нарышкиной, не оставляли сомнений в чувствах командующего по отношению к продолжателю династии Романовых. Наш разговор с хозяином дома, Юлием Помпеевичем Литта, протекал неспешно между перепетиями карточных баталий.
– Вы, милейший граф, должно быть, не достоверно представляете обстоятельства, в коих ныне пребывает Россия, – выбирая из колоды произвольную карту и укладывая поверх нее пятак, ронял лейтенант магистра рыцарского ордена Святого Иоанна. – Конечно же, мне как флотоводцу известны выгоды, проистекающие из обладания Россией землями Голштинии. Это наследные владения, коими император Павел должен был править по единому факту рождения своего и которые покойная государыня-императрица по ей одной лишь ведомым причинам отторгла от российской короны. А ведь след помнить, что Голштиния – это не только часть Балтийского побережья, но и знатный город Киль, из коего проистекает контроль над окрестными проливами, связующими Балтику с Северным морем и океаном. Сама по себе идея возвращения отверженных вотчин, а уж тем более при условии собственного доброго желания оных земель, весьма заманчива, но, увы, нынешние наши обстоятельства не способствуют этому.
– Отчего же? – начиная метать карты, поинтересовался я.
– Государь болен, и хотя по-прежнему хорохорится на парадах, недуг быстро подтачивает его силы. Намедни я говорил с доктором Роджерсоном, лейб-медиком императора, он утверждает, что у государя воспаление мозга, и когда б не маковые отвары, Павел давно уже отправился бы к праотцам. Может, конечно, оно и так, но, как мне представляется, от тех отваров происходят многие чудачества, которыми славится император. Но, увы, в скором времени, быть может, России будет нужен иной государь, а ордену – новый великий магистр.
Как вы, несомненно, понимаете, – граф Литта смерил меня долгим испытующим взглядом, показывая, что доверие, которое он мне оказывает, имеет весьма глубокий смысл, – такой поворот дел огорчителен как для россиян, так и для мальтийских рыцарей, и смею вас уверить, не только для них одних.
Павел, со всеми его немалыми странностями, – великий государь, сплотивший разболтанную прежними царствованиями державу. Он проникнут идеями борьбы с распространением якобитства, он объявил крестовый поход против Османской Порты, он возродил угасшую было силу и славу рыцарства. Но его сын, как вы сами можете видеть, не таков. Беда не в том, что великий князь более интересуется содержимым дамских корсетов, чем делами государственными, сие не мешало ни Генриху Наваррскому, ни Сфорца, но он боготворит свою царственную бабушку и, не имея ее достоинств, так же проникнут пагубным вольтерьянством. Приходится всерьез опасаться за судьбу коалиции. Ежели Вена желает удержать будущего императора среди друзей, об этом необходимо позаботиться загодя и весьма настоятельно.
– Прибыли! Прибыли! – сквозь приоткрытые двери послышалось шушуканье из ближней залы.
– А вот и почетные гости этого вечера. – Граф Литта отложил выигрыш и смахнул на пол очередную колоду. – Желаете полюбопытствовать, или же продолжим?
– Любопытство к полководцам недавнего противника – качество, приличествующее военному дипломату, – с улыбкой заметил я, откланиваясь.
Радостное оживление, царившее в зале, свидетельствовало о том, что недавний враг – желанный гость у ступеней российского трона. В тот миг, когда Юлий Помпеевич Литта, обязанный положением хозяина дома лично приветствовать высокого гостя, устремился навстречу Понятовскому, усыпанный орденскими звездами принц уже мило беседовал с цесаревичем Александром к явному удовольствию обоих. Громогласное заявление мальтийского рыцаря о неслыханной радости, посетившей его скромный дом в связи с приездом столь дорогого и желанного визитера, заглушило нежное пение скрипок и флейт, не зря же голос этого огромного мужчины в придворных кругах именовался «трубой архангела Гавриила при втором пришествии».