Исход дела известен. Мой ганноверский родич, увидев раздобытые записи, наотрез отказался платить и потребовал именно меморандум Сен-Венана. Я был вынужден снова вернуться к охоте за этими чертовыми бумагами. Мне повезло, вы угодили в плен к заговорщикам, и ваш банкир искал головорезов, которые бы взялись освободить узников. Я вызвался добровольцем, вследствие чего и произошло наше знакомство.
– Так шо, – Лис сокрушенно покачал головой, – значит, все это время ты шпионил за нами?
– Можно сказать и так, – нехотя согласился Конрад. – Хотя, признаться, шпион из меня никудышный. Я солдат и, если бы не обстоятельства, ни за что не пожелал бы себе иного жребия. К тому же моя шпионская миссия закончилась бесславно в ночь после Сокольницкой битвы. Я своими глазами видел, как вы передали меморандум Наполеону. Таким образом, задание было успешно провалено.
– Ну извини! Ты б раньше сказал – мы б шо-нибудь придумали, – развел руками Сергей.
Конрад хмуро усмехнулся его шутке.
– Когда я отправлялся в Россию, у меня не было с собой ни средств к существованию, ни каких бы то ни было связей, кроме, пожалуй, вас и того же графа Бонапартия, против которого я невольно злоумышлял. В Брауншвейге меня ожидали судебные приставы, а в Ганновере – разгневанный дядя Хилмар, перед которым я должен был отчитаться и за деньги, и за людей. Правда, оставались еще похищенные записи, но что мне было с ними делать? Я уж думал сжечь их или же подкинуть вам, но тут ко мне явился доктор Роджерсон и, передав наилучшие пожелания и родственный привет из Ганновера, предложил выкупить хранящиеся у меня письма.
Движимый отчаянием и безденежьем, я согласился. К тому же доктор намекнул, что если я не продам выкраденный архив, то его запросто могут «случайно найти». Он, несомненно, знал, о чем говорил. Увы, я сделал выбор – взял деньги и дал в том расписку. Это оказалось роковой ошибкой. Через пару дней господин Роджерсон сообщил, что письма сами по себе не представляют какого-либо интереса, уж во всяком случае, для Англии. Но граф Бонапартий может быть очень раздосадован, если вдруг узнает, что переписка, содержащая финансовые секреты его семьи, оказалась в чужих руках, да еще не в чьих-нибудь, а в моих. Он заверил, что имеющиеся в бумагах факты порочат Наполеона и он, не торгуясь, выкупит ценные письма. Меня же в этом случае ожидала весьма горькая участь. Вы сами знаете, Бонапарт вспыльчив и мстителен.
– У них в семье все такие, – вспоминая бурные события прошедшей ночи, вклинился я. – Однако это не повод охотиться на командующего российской армией.
– Роджерсон предложил мне на выбор: либо я участвую в убийстве Наполеона, либо он выдает меня как английского шпиона. На оговоренном месте сегодня вечером меня ждал еще один участник покушения. Никогда прежде я его не встречал. У него были ключи от черного хода Летнего дворца и пистолеты, вот эти самые. Видит Бог, я бы не спустил курок! Я шел на смерть, желая погибнуть, ибо участвовать в этой драке скорпионов был не в силах!
– Вот такие скелеты водятся у нас в шкафу, – с деланной радостью подытожил Лис. – Слава Богу, шо мы там друг друга не поубивали! Конрад, ты вот только скажи, глядя прямо в глаза вон тому золотому петуху, мы сейчас услышали все, что нам следовало бы знать?
Мюнхгаузен, не говоря ни слова, пожал плечами.
– Будем надеяться, что все.
– Погоди, – я прервал друга на полуслове, – с покушением вроде бы ясно. И бумаги, хвала Господу, нашлись. Однако битва скорпионов продолжается, я бы сказал, с новой силой. Если Жозеф Понятовский сможет доказать свои права на трон России, он будет представлять весьма серьезную опасность для цесаревича Александра. Хотя по закону Российской империи сын государя имеет несомненные преимущественные права в сравнении с его братом, тем более сводным, но в скором будущем у самого Понятовского, который известен как отчаянный рубака, будет целый корпус у стен Петербурга. И, прошу вас заметить, этот корпус будет состоять из ревностных недоброжелателей нынешней династии. К тому же Понятовского наверняка поддержит Бонапартий, так что все только начинается, капкан взведен.
– Неужели россияне потерпят своим правителем какого-то польского королевича? – Брови Мюнхгаузена в недоумении поползли вверх.
– Как-то раз уже терпели, – напомнил я. – В годы смутного времени. Правда, недолго. А вообще и Рюрик не ближних корней, и Анна Леопольдовна, и Екатерина Великая, и Петр III – все они гости издалека. Трудно ответить на ваш вопрос. В любом случае малой кровью здесь не обойдется.
– Что же можно предпринять? – обескураженно спросил Конрад.
– На данный момент – спать. Быть может, решение явится во сне откровением Божьим, а если нет – всегда лучше думать утром на свежую голову.
Новый день не принес желанного решения, хотя и наполнил дом свежими известиями. Генерал от артиллерии Бонапарт по первопутку спешно выехал к войскам на юг. Его неистовая сестрица вновь отправилась холить и лелеять беднягу маршала. Великий князь Александр Павлович, дабы выказать подобающие случаю почтение и радость, направился в Вену, где должно было состояться бракосочетание увенчанного славой базилевса французов с дочерью кесаря Священной Римской империи Марией-Луизой.
Что же касается доктора Роджерсона, то «Петербургские ведомости» извещали с дежурной безучастностью: «…в связи с отбытием в Митаву тайного советника и лейб-медика двора его императорского величества Роджерсона Ивана Самойловича всем особам, имеющим к оному счета и иные дела всякого свойства, рекомендуется прибыть на квартиру его высокопревосходительства».
Уж не знаю, была ли газета сверстана еще вечером, или же утром, прознав о неудаче дела, британский резидент поспешил свернуть работу, но факт оставался фактом. По указанному в газете адресу лейб-медика не оказалось. Его по-английски учтивый секретарь любезно заверил, что готов оплатить векселя хозяина, ежели таковые у нас имеются, но сказать нам о его местонахождении не имеет ни полномочий, ни возможности. Без особой надежды я отрапортовался Палиоли о событиях прошедшей ночи и попросил сообщить, когда беглый эскулап окажется в Митаве. Полагаю, его с тем же успехом можно было искать на Берегу Слоновой Кости или в загадочной Шамбале, но, впрочем, чего не случается под солнцем.
Мы же остались в Санкт-Петербурге наблюдать, как чахнет среди марширующих солдатиков император Павел, как собирает полки его сводный брат Жозеф, как все более и более печальной выглядит Принцесс Ноктюрн, ожидая решенного уже в Вене дозволения об отбытии моем в действующую армию.
Кончался март, воздух был наполнен предвкушением весны, которая здесь наступает много позже, чем в наших широтах, и потому особенно дорога и ожидаема. Но теперь столица казалась пустой, едва ли не вымершей. Как только неспешные дворники заканчивали управляться с широкими скребками и метлами, как только чиновный люд разбегался по департаментам и присутственным местам, улицы пустели точно в полночь. Лишь изредка по главным проспектам трусцой проезжали хмурые от безделья извозчики, да кое-где в ближайшую лавку пробегали расторопные служанки. Гвардейские полки, столь нелюбимые императором Павлом, едва ли не поголовно были отправлены в Крымский поход, и накрепко связанная с ними столица в напряжении ожидала новостей, моля Бога сохранить и уберечь близких, кормильцев и друзей.