– Чужу живу взяв, самому живе не быть. Вовек скитаться тебе, а свою не найти. – Едва старец умолк, вокруг меня зазвенели серебристым малиновым звоном сотни маленьких колокольчиков. Этот звон я уже когда-то слышал в бреду на яхте герцогини Кингстон. Так звенели колокольцы на цепи с талисманом, в котором была заключена душа лорда Дорвича, уносимая магом в толщу скалы. – А ты, – расслышал я сквозь звон, волхв обернулся к Лису, – твоя доля...
Больше я не слышал ни слова. Я видел, как движутся губы старца, как меняется выражение лица моего напарника, но ни слова, ни ползвука не доносилось до моего слуха.
Волхв умолк, хотя мне и странно утверждать подобное, повернулся и зашагал в степь. Спутники его последовали вслед за ним все с тем же отрешенным выражением на лицах. Весь отряд пугачевской свиты с почтительным молчанием глядел вслед удаляющимся каликам перехожим. Они шли, постепенно уменьшаясь, и наконец исчезли. Но я готов был биться об заклад, что они именно исчезли, а не скрылись за горизонтом.
– Ну что замерли, как неживые! – стряхивая оцепенение, рявкнул Пугачев, поднимаясь в стременах и указывая рукой с перначом на запад. – Понеслась душа в рай. Поехали! Песельники, запевай!
– Пошли девки да покупаться, – загремели песельники.
– Пошли девки да покупаться.
Пчелушка, пчелушка,
Чудо-чудо-чудо-мушка,
То ж была, верно, лужка,
Гоп, гоп, гоп! – подхватили остальные, и почетный эскорт двинулся в путь.
Ночью мы стояли в степи. Я дремал, положив седло под голову, укрывшись попоной, и сквозь сон слышал, как близ мерцающих костров что-то заунывно тянули цыгане.
– Вальдар, – потряс меня за плечо Лис. – Вставай, пора.
– Куда? Зачем? – непонимающе возмутился я. – Ночь на дворе.
– Ты шо, капитан, умом подвинулся?! А бабусю проведать? Или ты хочешь, чтоб твоя зазноба вместе с ней за Урал-камень откочевала? Давай просыпайся!
– Да. – Я подскочил. – Сейчас, только Редферна разбужу.
– Слышь, ты, эксплуататор трудового казачества, на кой ляд он тебе там сдался? Пусть спит. Он с этаким хозяином еще днем намаяться успеет. Седлай коня, поехали.
Мы выехали минут через десять. А вот сколько ехали, я толком даже не смог разобрать. Как говорится, ехали они себе долго ли, коротко ли, а вдруг глядь: стоит средь моря ковыльного, средь горечи полынной избушка на курьих ножках. С банькой. Стоят себе, с ноги на ногу переминаются. Понятное дело, столько верст без обувки протопать, какие же ноги столько выдержат, намозолились, бедные. Соскочил с коня добрый молодец атаман Лис да и крикнул во всю богатырскую моченьку:
– Эй, бабуля-джан, встречай дорогих гостей! Да командуй своей избой, а то она битый час будет разбираться, где тут ближайший лес.
Заслышав появление моего напарника, лапчатый дуэт начал резво поворачиваться в сторону Лиса своими входными отверстиями.
– Батюшки-светы! – Баба-яга в цветастом платке, наверняка недавно подаренном моим заботливым другом, всплеснула руками, встречая нас в дверях. – И добрый молодец Лис, и добрый молодец Воледар здесь. Заходите, голуби мои яхонтовые, уж и заждались вас. Мы с Аленушкой все глаза проглядели, уж и пирожков вам испекли, и щей наварили. Заходите, родимые.
Мы соскочили из седел прямо в избушку, не пользуясь грубо сколоченным деревянным трапом, служившим для соединения жилища с бренной землей в часы стоянки. Та, кого Баба-яга ласково называла Аленушкой, ждала нас с ароматным поджаристым пирогом на чистом белом полотенце. Отвесив поклон, она протянула нам пирог.
– Добро пожаловать гости дорогие, – произнесла Эдан Фиц-Урс на чистейшем английском. Я смотрел на свою старую знакомую и никак не мог надивиться произошедшей перемене. Дело было не в том, что английская аристократка одета в костюм русской красавицы. Нет, и длинный, до земли, сарафан, и шитый жемчугом кокошник очень были ей к лицу, невзирая на неславянские черты этого самого лица, но было в девушке что-то совершенно новое, какое-то ощущение покоя, исходившее от нее, неведомая доселе глубина, появившаяся в серых, но уже не туманных глазах.
– Как костюмчик? – услышал я за спиной шепот Бабы-яги.
– Мирово! – восхищенно отозвался Лис.
– Мой, – похвалилась хозяйка. – Поди, тыщу лет не надевала, а все как новый. Садитесь ужинать, гости дорогие. Чай, путь был не близкий.
Мы не заставили себя упрашивать и с охотой отведали, наваристых щец, и безумно вкусного курника и, невзирая на рекомендации лучших собаководов не есть после заката, чувствовали себя вполне благополучно. Распоясавшись, довольный ужином Лис привалился к печи и затянул;
Ой, мороз. мороз, не морозь меня"..
«Не морозь меня, моего коня», – подхватили в один голос Баба-яга и Элен Фиц-Урс. Правда, Элен пела на английском, но, похоже, присутствующих сей мелкий факт нисколько не, смущал.
– Бабуля, – спросил; я, когда песня: закончилась, – вы знаете английский язык?
– О чем ты баешь, сокол ясный, язык у меня один – Баба-яга радостно высунула то, что обычно рекомендуется держать за зубами.
– Так как же тогда вам удается понять, что говорит Элен?
Хозяйка уставилась на меня, как на внезапно приболевшего.
– Дык как, понятное дело – головой.
Мне оставалось лишь вздохнуть. Как объяснить суть языковых барьеров фольклорному элементу, отсиживавшемуся в лесных чащобах во время сокрушения Вавилонской башни и смешения языцев.
– Ладно, бабуленька родимая, пора нам ехать, – вздохнул, Лис. – У тебя хорошо, а дорога еще предстоит дальняя.
– Ну да, ну да, – засуетилась бабуля. – А вот, Аленушка, дам я тебе клубочек заветный.
– Он нам короткую дорогу укажет? – оживился Лис.
– Да нет, – как-то удивленно протянула Баба-яга. – Чего это мотку шерсти вам тропу торить? А вот на зиму носки связать – сносу им не будет. А для дороги я гостинцев собрала. – Она протянула нам березовый туесок, наполненный разнообразной снедью. – Присядем на дорожку, – грустно вздохнула она. – Ну, в добрый путь, детоньки. – Кончиком цветастого платка бабуля смахнула непрошеную слезу. – Ступайте с миром. Отгоню от вас зверя дикого, гада ползучего, тучу черную, весть недобрую. Когда еще свидимся.
Лис подвел Элен свою заводную лошадь.
– Кстати, атаман, – подъехал я к своему напарнику, – как ты себе представляешь езду на лошади в сарафане?
– М-да. – Лис покосился на Элен, на седло стоявшей рядом с ним кобылы и вновь на девушку. – Фасончик не для конных прогулок, – он что-то прикинул в уме, – хотя ща мы тут такое учудим, парижские кутюрье от зависти удавятся. – Мой напарник соскочил наземь и обнажил саблю. – Сударыня, простите мне мою вольность... но не могли бы вы раздвинуть ноги?
Мисс Фиц-Урс начала стремительно краснеть, чего я никак не мог ожидать от прежней Бетси Чедлэй.