– А что же тогда будет с тобой?
– Придумаю что-нибудь, – поморщился Руслан Кара-ханов. – Скажу, что ты навел на меня чары и сбежал.
Намму пристально, точно видел скифа впервые, глядел в лицо лохматого гиганта. Ему не раз приходилось бегать из заточения, и он прекрасно знал, что в Вавилонии, как и у него на родине, стражнику, заподозренному в сговоре с беглецом, полагается смерть. В этот миг ноги его уже гудели от напряжения, готовые с максимально возможной скоростью унести хозяина подальше от опасности, но сердце – сердце Даниила – стучало в его груди, и с каждым ударом стук был все размереннее и четче.
– Ты не должен этого делать, Кархан. – В глазах Даниила встали памятные с детства картины разоренных очагов и простоволосых, истерзанных женщин, плачущих у пепелищ. Реши он сейчас, как в былые времена, спастись бегством – и всякому двуногому зверю, рычащему по ту сторону крепостной стены и жаждущему крови, станет понятно, что бог оставил народ эбору, а он, Намму, – людей, в него поверивших. Перед глазами вновь непрошеной явилась картина разрушения лавки у ворот Иштар.
– Нет, ты не должен этого делать. Я выйду к ним. Но перед этим вели трубить в трубы. Пусть те, кто нынче хочет моей смерти, узрят воочию истину, ибо, когда наступит час прозрения для них, возопят они: «Помилуй, Господи!» – но не обретут в тот час милости Господней те души, что милосердия не ведали. Ступай за мной к надвратной башне, вели трубить в трубы и… прихвати с собой факел.
Толпа у стен дворца занимала все пространство улиц, насколько хватал глаз. Слитный рев двух дюжин медных труб заставил ее если не примолкнуть, то хотя бы умерить шум негодующих воплей. Намму глядел с башни на это беснующееся море, держась за дорогой парчовый кушак, и в который раз с тревогой ощупывал то, что могло подарить ему спасение, а могло и не подарить.
– Оставь факел здесь. – Намму указал Кархану на кольцо, вмурованное в стену за одним из зубцов высокого каменного парапета. – И ступай. Если только богу не будет угодно, чтобы воспарил я к небесам, то скоро спущусь к тебе.
Руслан Караханов молча выполнил распоряжение Даниила и отступил к черному провалу, ведущему на лестницу.
– Слушайте, жители Вавилона! – что есть сил закричал Даниил, поднимая руки к небу. – Слушайте все, алчущие крови моей!
Его слова, зазвучавшие в тот самый миг, когда смолкли трубы, казался продолжением их гневного рева.
– Жизнь человека – лишь краткий миг пред ликом Господа. Душа же людская – вечна и вечен жребий, уготованный ей божьим судом. – Намму подбоченился, запуская пальцы за кушак. – Безмерна сила божья! И никто, ничто не сравнится с ней. Что мне ваши угрозы? Что ножи и палицы? Из крови моей вырастет отмщение вам!
Он сделал взмах руками, резко вскидывая их к небесам. И в тот же миг угрожающе ворчащая толпа замерла, в ужасе затаив дыхание. Из рук пророка к облакам устремились языки жаркого пламени. Даниил резко опустил руки, поднял вновь – и пламя исчезло.
– Я мог бы испепелить вас единым движением рук и взглядом заледенить кровь вашу! Но и тогда вы поймете лишь то, что сила сломила силу. Не во мне сила, но в Господе! А потому вновь говорю вам: каждая, и самая малая капля крови моей, каждая капля крови народа моего обратится в слово проклятия и вернется к вам сторицей. А сейчас, – Даниил воздел руки в благословляющем жесте, – я иду к вам, жители Вавилона! Откройте сердца ваши, ибо наступает время суда и час прозрения!
Боевая галерея надвратной башни опустела, и теперь лишь внимательный наблюдатель мог заметить в пыли неподалеку от того места, где стоял пророк, два небольших, похожих на штопор приспособления, обмотанные обгоревшими кусочками хлопка. Этот фокус с горящими руками на базаре в родной Ниневии частенько показывал бродячий фокусник с берегов далекого Гидаспа. Тяжелее всего было достать здесь, в Вавилоне, необходимые для самодельного чуда необычайные цветы, а может, кто его знает, плоды того странного растения, которым пользовался хитроумный чародей. Но не зря же говорилось, что в Вавилоне можно купить все, даже луну, отраженную в Евфрате.
Руслан Караханов был внимательным наблюдателем. Обнаружив штопоры с обгоревшими кусками невесть чего, он потер между пальцами то, что пощадил огонь, и пробормотал себе под нос: «Похоже на вату».
Но это было позже, а до того он стоял у ворот, глядя, как воспрянувшие духом стражники раздвигают тяжелые медные створки. Даниил шагнул в образовавшийся проем, а толпа по ту сторону стены встревоженно загудела. Шаг, и еще шаг – и опасливый гул перерос в нескрываемый вопль ужаса. Что-то огромное с широченными кожистыми крыльями, точно у летучей мыши, мощным хвостом и зубастой пастью, рухнуло с небес на забитую людьми улицу.
«Дракон!» – утробно взвыла толпа, в один миг превращаясь в испуганное стадо, разбегающееся в ужасе, без смысла и цели. Первобытная жуть толкала беглецов в спину, как ветер парусное судно. Но вряд ли кто сейчас мог ответить, куда они мчат и где намерены укрыться.
Нидинту-Бел расхаживал нервной поступью по приемной зале дворца Верховного жреца, яростно выталкивая из себя недобрые слова, жгущие его сердце.
– Это и был твой план, Гаумата? Тебе он удался! Три дюжины убитых, без малого пять дюжин раненых. И если бы мои молодцы не отогнали чудище факелами, он бы истребил много, много больше.
– Это все пустое, – досадливо поморщился Верховный жрец. – И быть может, играет нам на руку.
– Как же? – хмыкнул побочный сын Набонида. – В народе сейчас только и разговоры о том, что Даниил призвал на их головы дракона. Гаумата, я ведь просил тебя совсем о другом! Я хочу эту девушку из лавки у ворот Иштар. Она должна быть моей. А ты что устроил?
– Кто же знал, что, если открыть глаза дракона, он действительно проснется?! – недовольно огрызнулся Первосвященник. – Их не открывали уже пять или шесть поколений!
– Если бы вы действительно относили чудовищу еду, а не жрали ее сами, возможно, он бы не был таким голодным.
– Ты не ведаешь, о чем говоришь! – вскипел Гаумата. А затем сказал, успокаиваясь: – На такой жаре еда все равно бы испортилась. Но послушай меня. Мы сделаем так: по старинному поверью умилостивить гнев дракона может красавица, отданная ему в наложницы…
– В наложницы дракону? – скептически пожал плечами начальник городской стражи. – Что за чушь?
– Не перебивай и не богохульствуй, – нахмурился Гаумата. – Так вот. Я объявлю, что та, на которую пал выбор, – твоя Сусанна, дочь Иезекии. Ты отведешь ее к пещере, но в это время я уже закрою ему глаза, и дракон снова уснет. Затем в городе будет объявлено, что ты смог умилостивить Мушхуша, а стало быть, тебе, как победителю, принадлежит то, от чего он любезно отказался.
– Ты хитер, Гаумата, – усмехнулся обрадованный царедворец. – Но что, если Даниил увяжется за мной?
– Ты дашь мне об этом знать, и я закрою глаза после того, как дракон убьет этого выскочку.
– А если вдруг Даниил прикончит его?